Расим Назипов. Музей, кофе и другие измерения


Собеседник:

Расим Назипов, директор Музея истории Екатеринбурга в 2008–2012 годах. Одним из знаковых достижений этого периода стало включение музея в шорт-лист премии «Лучший европейский музей» (2011–2012). Пришел в музейную сферу из системы образования: работал директором школ №50 и №122 в Екатеринбурге; в 1992–2008 годах руководил Екатеринбургским культурологическим лицеем (МОУ гимназия № 212). В 2015 году создал корпоративный музей «Газпром трансгаз Екатеринбург». Эксперт Благотворительного фонда В. Потанина, член комиссии Министерства культуры Свердловской области по присуждению Губернаторских премий в музейной сфере.



Беседовала:

Ирина Лядова



Над текстом работали:

Ксения Кузнецова, Анастасия Макарова, Ксения Пименова

– Расскажите, вы ведь родом из Перми, и вот о вашем детстве, о ваших родителях, как ваш путь начинался?
– Родом из детства, да? Ну, да, я родился в Перми, так сказать, в недрах, практически, революционной Мотовилихи [Мотовилиха, Мотовилихинский – промышленный район города Перми, получивший название по расположению на берегах реки – притока Камы – прим. ред.], которая сегодня известна своим и заводом, и музеем, с которым большие проблемы. Вот. Мои родители там работали, родственники большинство тоже работали. Я сам там поработал на заводе. Вот. Ну, что я из детства могу сказать, что… Ну, я был такой, знаете, ботаник. Но ботаник-спортсмен. Вот. Это так все и по жизни прошло. То есть я поступил потом на филологический факультет в Пермский университет [ныне – Пермский государственный национальный исследовательский университет – прим. ред.] и был такой филолог-спортсмен, что то же самое, что и ботаник-спортсмен.
– Как вы успели на заводе поработать, еще до [нрзб.]?
– До этого. Дело в том, что мне дико надоело учиться. Вообще-то такая учеба, спортивная активная жизнь, общественная жизнь, которую меня нагрузили там… Мне все это дико надоело, я решил пойти на завод отдохнуть (смеется).
– Кем вы работали?
– Вот. Сначала контролером технических средств, вот, а потом токарем. Вот.
– У вас родители там работали?
– Я хотел… Да, я хотел сначала поработать, потом у меня было желание поступить в Московский государственный университет на факультет журналистики. Такие вот амбиции были. Вот. Я думал, что… Я знал, потому что тогда я практичным человеком был, что после армии легче поступать, там какая-то квота есть. Но меня не взяли в армию. У нас два друга-спортсмена остались не взятые. А нас обрили. Мы все справили – проводы там у него, у меня и так далее. В общем, гуляли неделю. И потом пришли на сборный пункт. Всех потихоньку забрали, а нас оставили. Были такие удивительные времена, когда количество молодых людей призывного возраста было больше, чем нужно армии. Да.
– Это какое время, получается?
– Ну, это… Если в 1955 году я родился, плюс восемнадцать… – вот, 1973 год. Вот, 1973 год.
– То есть вас не взяли просто потому, что был уже набор сделан?
– Да, ну… Да, вот, во-первых, мы сразу после школы, то есть мы были на год, может быть, старше, чем те наши ребята, которые учились в одном классе. Вот. Но мы попадали под призыв. Но не взяли. Потом отправили в школу ДОСААФ [ДОСААФ СССР – Всесоюзное добровольное общество содействия армии, авиации и флоту – прим. ред.]. Пока я школу ДОСААФ не закончил, меня тоже не стали брать. То есть я и в весенний призыв не попал. Мне это надоело. Я уже решил, что, ну, и раз такое дело, то давайте-ка я поступлю в университет.
– На филолога.
– Да! Вот. И пошел, сдал экзамены. Кстати, очень неплохо первые три экзамена сдал, почти на «пятерки», без всяких… Ну, с небольшой подготовкой. Историю, литературу, сочинение написал неплохо все. Вот. И самый большой камень преткновения – это немецкий язык. Его у нас преподавали ужасно, и я его вообще практически не знал. Но с горем пополам на «троечку» меня дотянули (смеется).
– И вы поступили.
– Я поступил. Вот… Баллов предыдущих экзаменов хватило, чтобы...
– А родители как отнеслись к вашему гуманитарному такому выбору?
Ну, отец был недоволен.
– Он был инженером?
– Он считал, что я должен быть инженером. Вот. И в семье никогда никаких филологов в помине не было и духу даже. Вот, а я вот тут был как раз такой многочитающий мальчик, рано потерявший зрение из-за этого. Вот.
– А откуда такая любовь к чтению?
– Но при этом я очень любил всякие подвижные вещи. То есть я занимался спортом: сначала борьбой занимался классической. Но потом из-за зрения врачи запретили мне заниматься этим делом. Я ушел в легкую атлетику. И вот с тех пор все бегаю. До сих пор бегаю. Сегодня вот утром на сорокаминутной пробежке был с утра в лесу. Поступил на филфак. Поучился 4 года – тоже надоело.
– То есть диплом не получили?
– Почему?
– А, или 4 года можно было уже получить?
– Нет. Просто так получилось, что мой друг Витя Микрюков… Окончил он на курс старше. Ну, так получалось, что друзья у меня на курс старше. Он закончил и поехал директором школы, в сельскую школу. Вот. И оттуда написал слезное письмо: «Расим, приезжай, выручай, тут нет учителей, значит, таких-то, таких-то, приезжай, выручай». Я говорю, что мне надоело учиться на филфаке. И я подумал, а почему бы нет? Пошел к декану, декан сказал: «Ну, это благородный порыв, вы оказываете помощь селу, хорошо, мы вам индивидуальный план сделаем». Вот. Ну, я уехал.
– А в какое село вы поехали?
– Село… Село Сёла Чусовского района Пермского… Пермской области тогда называлась. Вот.
– Такая романтика – сельский учитель… (смеется)
– Да. Романтика была очень крутая, так скажем… Я преподавал русский язык, литературу. Вот. Преподавал географию во всех классах. Русский-литература – я сейчас скажу. Там вообще была, конечно, авантюра… Да, и физкультуру во всех классах.
– О! (смеется) Ну, вы же… [спортсмен – прим. ред.].
– Ну, спортсмен. Как же. И достаточно так, казалось, это все мало, потому что через месяц директора послали на курсы директоров. И мне пришлось еще вести историю и советское право. У нас был «десант», такой заезд учителей новый. И приехала молодая учительница из пединститута. Ну, и такая, в общем-то, она была прагматичная. И она, давя на мое мужское, так сказать… То, что я мужчина, продавила то, что я согласился вести русский язык и литературу в выпускном восьмом классе. Вот. Мне самому надо экзамены сдавать, а я еще буду выпускной класс готовить. В общем, с дуру я согласился, потом, конечно, жалел, потому что восьмой класс – это выпускной, это ответственность большая. И вот у меня такая ситуация была в июне следующего года, что я готовил и принимал экзамен вот «сегодня», а «завтра» я ехал и сдавал госэкзамен в университете.
– Но все сложилось? Все сложилось?
– Да, как ни странно, сложилось. Как ни странно, я сдал «научный коммунизм» [«Основы научного коммунизма» – идеологическая учебная дисциплина, введенная в программы советских вузов в 1960-е гг. и изучавшая исторические закономерности построения социализма и коммунизма – прим. ред.] на «четыре». Вообще не надеялся его сдать. Был такой предмет. Вот. Ну, естественно, педагогическую практику поставили мне «отлично». Вот. Ну, все сложилось так, все экзамены сдал. Вот.
– Вы вернулись в село или уже дальше вас перераспределили?
– Да, я вернулся в село, продолжали там бороться, но уже не так яростно, как в первый год. Дело в том, что на первый год выпала еще вот какая вещь. Это был год 1978/1979. Это год, когда на Урале ударили сильнейшие морозы, и у нас температура доходила до… Вот градусник висел за окном, и я смотрел, и там температура опускалась ниже 56 градусов, а дальше больше некуда опускаться, там делений просто не было. Вот. В этих условиях мы оказались еще и без дров в школе и у себя, и мы занимались тем, что после уроков готовились к урокам какое-то время, а потом мы с директором выходили, пилили дрова, а истопник у нас колол их. «Дружба» [бензопила «Дружба» – прим. ред.] была неисправная, мы ее постоянно чинили, мерзли там при сорокаградусном морозе. Все это, значит, это было такая…
– На выживание. На выживание такая…
– Ну, да, веселая такая история. Хорошо, что мы не обморозились за это время. Но, в конце концов, все это перебороли. Потом мы весной… У нас была просто дикая кампания по, значит, заготовке дров. Мы готовили всю весну дрова, все лето готовили дрова. А директор каким-то образом сумел подключить школу к системе горячего отопления, и… (смеется)
– Они оказались невостребованы.
– Все наши труды пропали даром, потому что этими дровами пользовались… Сельсовет пользовался, значит, Дом культуры пользовался, клуб там и так далее.
– Сколько лет вы, получается, там проработали?
– Проработал… Два года.
– Два года. А потом?
– Потом я женился.
– А на ком вы женились?
– А женился на свердловчанке. Вот это стало поводом переезда.
– А жена у вас кто по образованию? Как вы познакомились?
– У меня сейчас… Это была первая жена, она была инженер, экономист. Вот. Сейчас у меня жена филолог, доктор филологических наук, профессор Уральского федерального университета. Вот.
– Вы переезжаете в Свердловск, это, получается, 1979 год, да, наверное?
– Нет. Свадьба была в 1980 году, потом вот так ни шатко ни валко все было, разные были работы. Я перепробовал и работу электроосветителем в театре…
– Котором?
– …Пермском драматическом.
– А, в пермском вы еще работали, да.
– Да. Попробовал работу мастером производственного обучения. Вот. А, еще! Я еще в ГАИ [ГАИ – Государственная автомобильная инспекция – прим. ред.] работал.
– Да?
– Да.
– Кем? (смеется)
– Отдел пропаганды и агитации областной ГАИ. Вот. Я там был инструктором областной ГАИ. Писал статьи в областную газету «Звезда», значит, выступал на областном радио.
– Тогда удалось закрепиться в Свердловске?
– Нет, это я все еще в Перми.
– Все еще Пермь, да.
– Вот я говорю, что эти три года практически. И в январе 1984 года, в конце концов, мы переезжаем окончательно в Свердловск.
– И вы начинаете работать в школе снова?
– Нет.
– Или тоже не сразу?
– Переезжая в Свердловск, [нужно было – прим. ред.] решать проблему с жильем. Тогда это было очень… для молодой семьи очень серьезная проблема. Ипотек же не было, как сейчас. Вот. Поэтому переехал и начал работать во вновь создавшейся автобазе инженером. И вот через полтора года…
– Без технического образования при этом.
– Без технического образования (смеется).
– Потрясающе.
– Ну, ничего, получилось все нормально, квартира появилась, и через полтора года я уже пошел в школу.
– Учителем русского языка и литературы?
– И технического труда.
– И технического труда. А в какой школе вы начинали?
– Так, 47-я школа.
– О, 47-я, Пионерский [Пионерский – микрорайон в восточной части Екатеринбурга в составе Кировского административного района – прим. ред.] которая. Да?
– Нет, подождите, не 47-я, а какая школа-то? 49-я, 49-я!
– А, 49-ю не знаю.
– Это на Новой Сортировке [Новая Сортировка – микрорайон в северо-западной части Екатеринбурга в составе Железнодорожного административного района города – прим. ред.]. Вот. Год я поработал учителем. Видимо, хорошо я [себя – прим. ред.] зарекомендовал. Через год мне предложили стать директором школы №50 [Средняя общеобразовательная школа №50 – прим. ред.] на Старой Сортировке [Старая Сортировка – микрорайон в северо-западной части Екатеринбурга в составе Железнодорожного административного района города – прим. ред.]. В 50-й школе я пришел директором, но вообще ни завучем не побывал особо, ни «стажистом». Я год поработал. Но, правда, конечно, работа в сельской школе, она «год за два», если не за три. А здесь, в этой школе, конечно, тут этот коллектив был такой сложившийся, очень профессиональный, хороший коллектив, но никто не хотел быть директором. Директор ушла на пенсию, подготовила школу к капитальному ремонту, ну, и я вот попал в эту мясорубку капитального ремонта на два года «школы». Это была тоже такая большая школа, жизненная, которая даже сказалась на моем здоровье. Вот. Но дальше еще хуже было. Дальше, как только я отремонтировал школу, – взрыв на Сортировке [взрыв на станции Свердловск-Сортировочный (ныне – Екатеринбург-Сортировочный), произошедший в октябре 1988 года в результате столкновения железнодорожного состава, перевозившего взрывчатые вещества, с товарным поездом с углем – прим. ред.], и так как школы обе находились близко к эпицентру, то обе были разрушены. Это было…
– Испытание такое, да.
– Испытание, да. Я жил в то время на Cортировке [Сортировка (Сортировочный) – жилой район в составе Железнодорожного административного района Екатеринбурга, в состав которого входят микрорайоны Новая и Старая Сортировка – прим. ред.]. Вот. И просыпаюсь утром – что-то такой гул такой, взрыв и гул. Сортировка, она была как бы через завод так виделась. Я смотрел… Смотрю, вижу – над заводом что-то такое поднимается. И подумал, что-то на заводе случилось, но на завод-то мне не попасть, что там помогать бессмысленно. Вот. Спокойно собираюсь, включаю радио, и вдруг мне там объявляют, что вот, взрыв на Сортировке. Я, конечно, быстренько собрался, побежал на трамвай. Трамваи на Сортировку не ходили, они только вот до того места, где «Таганский ряд» сейчас [«Таганский ряд» – торговый комплекс в Екатеринбурге – прим. ред.]. И вот оттуда пешком… Ну, это, конечно, зрелище было ужасное: идешь, как будто это вот… военный город. То есть пустые глазницы окон, выбиты все были окна, значит, выбитые двери прямо валялись. Вот. И идешь по асфальту – и хруст под, значит… Под ботинками. Весь этот хруст сопровождал до школы. Конечно, в школу пришел, – у меня тоже выбиты все двери в том и другом здании. Вот. Бегает, мечется завхоз, значит, со слезами у нее: надо и к дому бежать, и школу надо тоже охранять. Никого же на первый период не было. А уже сразу появились мародеры. Вот. И все двери выломаны, то есть везде можно зайти. Поэтому она туда-сюда металась. В конце концов, мы все наладили, потом вызвали милицию, поставили милицию около зданий. И около каждого… Там началось патрулирование милицейских нарядов тоже и… Значит, все как-то… И сразу с Ирбитского завода стекольного начало поступать стекло. И начали… Прямо на улице плотники поставили столы, собрали практически всех плотников со всех строительных управлений и начали это все делать. Ну, вот, это была, конечно…Ну, эту школу начальную мою забрали под строительную воинскую часть. И начальную школу мы сначала определили в другие школы. Потом мне «взмолились», сказали «мы там все равно как чужие, и давайте возьмем обратно». И с Нового года мы взяли их к себе, и в школе учились в одном здании, которое застеклили, восстановили.
– Сколько вам понадобилось для восстановления? Сколько времени понадобилось для восстановления?
– Ну, в принципе, восстановили так, чтобы можно было учиться. К отопительному сезону восстановили. Да. То есть в две нитки все застеклили. Сначала в одну, потом во вторую нитку застеклили окна. И, в общем-то, начали учиться. С января мы учились в три смены. То есть начинали в 8 утра и заканчивали, значит, школа… Смена последняя заканчивалась в 8 вечера. Так что вот такие у меня были яркие страницы жизни.
– После 50-й школы?
– После 50-й как раз мне предложили построить школу-новостройку 200…
– 212-ю?
– Нет.
– Нет, тоже нет еще.
– 122-ю еще там.
– А где она находится?
– Цифры такие же, но немножко в другом порядке. 122-я школа – это еще дальше Старой Сортировки, на [улице прим. ред.] Ангарской. В общем, я сделал… построил школу, набрал туда коллектив, сделал школу экспериментальной площадкой областной педагогической. Вот. Набрал… Нагло совершенно ходил по приемным комиссиям и набирал лучших студентов-выпускников. И, в общем-то, мы достаточно… Первый год тяжело было, потому что со всей Старой Сортировки, вот с этих… со школ вокруг «поскидывали» учеников, от которых хотели избавиться. Ну, вот.
– Но получилось их перебороть?
– Первый год было тяжело. Но у нас была шикарная экспериментальная учебная программа. То есть у нас, допустим, вот школы, классы были, каждый имел свою специализацию в начальной школе. Это был, допустим, класс диалога культур, класс, значит, развивающего обучения по Эльконину – Давыдову [Система развивающего обучения Д. Б. Эльконина – В. В. Давыдова направлена на развитие у детей интереса к обучению – прим. ред.], класс шахматный, класс театральный. Ну, и один класс был такой классический. Это там очень хорошая учительница, такая возрастная. Она классная была учительница! Вот, я ее уговорил, она пришла, вот, и работала.
–Что-то осталось от этих вот заложенных традиций сейчас в этой школе?

– Традиций? Трудно сказать, потому что потихонечку, ну, вот они начали, видимо, вымываться эти традиции. Ну, и потом, вы же понимаете, что сегодня у нас же все стандартно должно быть. Стандартные программы, значит, стандартные учебники и так далее. Учебные планы стандартные. Поэтому туда особо-то не…
– Ну, это были 1980-е годы, да, 122 школа?

– Это да. Это были 1980-е годы. Это была «перестройка» [«перестройка» – название реформаторского курса советского правительства и периода его реализации с 1985 по 1991 год – прим. ред.]. Я, кстати, в образование-то и пошел в связи с «перестройкой». И я активно очень в этом всем участвовал. Я был активным участником Союза учителей Свердловска, вице-президентом Союза учителей. Вот. И вот экспериментальную площадку я сделал как образец, что можно сделать. Ну, и так далее. Очень много всего было…
– Но это были бесплатные школы, они были как государственные?

– Это бюджетные школы были, да.
– Бюджетные, да…
– Вот. Ну, и потом так получилось, что в какой-то момент мы были два года инновационной школой, которая не подчинялась районному отделу образования. И у нас были свои стандарты, которые мы согласовывали с областными. Значит, тогда был департамент… Сейчас это министерство, а тогда был департамент образования. А потом департаменту надоело ездить на Старую Сортировку, им надо было каждую четверть туда приезжать и отслеживать это все. Им надоело, потому что долго добираться. В конце концов, они сказали: «Ну, все, вы эксперимент продолжайте, но мы вас отдаем под районный уровень». Ну, в районном уровне, конечно, значит, обрадовались. Их два года в школу не пускали, а тут… Их пустили, и они: «Ах, вы так, вы вот тут стандарты такие не выполняете, такие стандарты не выполняете и так далее». И я с ними боролся, боролся, потом плюнул. И ко мне тут подошла коллега, которая когда-то работала в одной из школ, тоже такой инновационной педагогикой занималась. И говорила: «А пойдем-ка, мы сделаем школу». В то время как раз была такая возможность. Мы не первые, мы где-то, может, вторые, третьи, где-то так, решили пойти и… Несколько просто педагогов решили уйти из школы со мной во главе. И мы начали искать деньги, начали искать площадку, помещение, где могли бы реализоваться. И, в конце концов, мы все-таки нашли полуразрушенный детский садик, который, нам сказали, если вы его отремонтируете, то мы вам его дадим в аренду. Вот. Мы нашли деньги каким-то чудом в 1992 году.
– Да, там уже по-моему, все, все… (смеется) смутные времена.
– Да, в то время уже все галопирующая была инфляция. Вот. Под бешеные проценты мы нашли… взяли кредиты. Кредиты были под 250–280%.
– Ничего себе, это страшное дело!
– Вот.
– Но это успешный проект оказался? Школа ведь и сейчас существует, красивая такая, мы рядом живем…
– Да. Кредит я, в конце концов, как ни странно, отдал. И мало того, что кредит отдал, я еще купил… для лицея купил автобус. То есть я достаточно успешным бизнесменом был бы, если бы не застрял в образовании (смеется).

– Учитывая, что это еще школа, такой, в общем-то, проект…
– Да. Вот. А школа у нас, конечно, была интересная. В 1992 году мы открылись, и потом начался процесс… Как это называть даже… Нам нужно было в образовательном пространстве… Необходимо было как-то себя заявить. И заявить как-то особым своим лицом. Идея была культурологического лицея, где бы мы смогли по-настоящему разносторонне развивать своих учеников. Вот. Через приобщение к культуре, через знание иностранных языков. Поэтому у нас сначала было два иностранных языка – английский и французский, а потом добавился японский. Но это не самое главное было, а главное было то, что была система развивающего обучения по Эльконину – Давыдову (русский язык, математика) и программа Стрельцовой и Тамарченко по литературному образованию [программа по литературному чтению, разработанная Л. Е. Стрельцовой и Н. Д. Тамарченко, направленная на формирование у обучающихся культуры читательского восприятия – прим. ред.], которая сориентирована была на развитие мышления детей. И на самом деле наши дети отличались тем, что они достаточно были свободны в своих рассуждениях, размышлениях. Вот. И они были достаточно креативны. И вот это… было разительным контрастом всегда, когда мы начали в восьмом, ну, в старших классах, в восьмом, в девятом классах принимать к себе учащихся, которые закончили другие школы, даже хороших учащихся, допустим, ведущих, которые имели там «пятерки», «четверки» и так далее. И контраст был такой, что мы видели, что как предлагалась какая-то задача нестандартная, то воодушевлялись наши ребята и начинали с удовольствием решать эту задачу. А дети, которые приходили из других школ, они становились «в ступор». И им нужно было что-то такое уже наработанное, стандартное решение какое-то, по которому они могли бы дальше вот эту проблему решать. А у нас даже «троечники», когда получали такое задание, начинали потирать руки: так, все, давайте, значит!
– То есть это ваше такое «любимое детище», по сути, школа?
– Это «любимое детище», конечно… Одно из любимых. Потому что школа 122-я тоже оставила в моей памяти очень большой след. Там мы много что наделали хорошего. Вот. Мы, на самом деле, была… Программа была «Школа…» Такая наша программа «Школа – культурообразующий центр микрорайона». Мы так и были. У нас была даже своя студия вещания. Мы подключались к кабельной сети, и программы, допустим, вот репортажи с нашего центра, телецентра, шли на весь микрорайон. И концерты, которые мы там делали периодически, вот, они тоже транслировались на весь район.
– А сейчас остались какие-то вот… Из того, что сделано было?
– Сейчас нет, конечно, все это, к сожалению, школа очень стандартная.
– Она при этом остается частной, да ведь?
– Это школа, 50-я школа на Сортировке, вернее 122-я школа на Сортировке.
– А 212-я?
– А 212-я осталась. Но тоже, к сожалению, программы ушли. Единственное, что осталось, – это погружение в культуру. Это как бы «фишка», которая… Ну, вот, которая пленила нынешнее руководство.
– Сколько вы в 212-й [школе – прим. ред.] проработали, дальше куда ушли?
– Я проработал 15 лет. То есть я от начала до конца вот 15 лет проработал.
– То есть в 2006 году вы, получается, ушли?
– Нет, в 2008 году ушел.
– И дальше? Дальше уже был музей?
– Дальше музей.
– Почему именно музей? Как он возник в вашей жизни? Как его предложили вам? Я так поняла, что вам прямо предложили.
– Как-то так получилось, что мы там с Заниным [Занин Михаил Витальевич – в 2000–2010-е гг. заместитель начальника Управления культуры Администрации города Екатеринбурга – прим. ред.], замначальника Управления культуры, пересеклись, поговорили, что мне вот так совсем невмоготу, что куда-то собираюсь уходить. А он тоже из сферы образования, был директором педколледжа. И потом где-то еще пересекались, я не помню сейчас точно. И потом вдруг поступает предложение: «А не хотели бы вы, Расим Миннафаизович, стать директором музея истории Екатеринбурга?» Я так обалдел сначала. Я терпеть не могу музеи, думаю, еще идти директором музея? Я за всю жизнь в музеях… Еди… Последний раз я был в краеведческом музее в Перми, когда в школе мне поручили создавать музей боевой славы вот этих наших Героев Советского Союза. Я пошел в краеведческий музей, чтобы там взять материалы. Ничего мне, конечно, не дали… Вот. И больше я в краеведческий музей не ходил.
– То есть вы не были знакомы с музеем истории Екатеринбурга…

– Нет.
– …до того момента, когда вы стали директором? А как вы познакомились, расскажите?
– Я пошел, ну, думаю, надо сходить, посмотреть. Зашел, инкогнито все, конечно. Билет взял, как положено. Вот. Удивился стоимости билета потом.
– Маленькая, большая?
– 100 рублей.
– Тогда это были копейки.
– Это был, да, 2008 год. Вот. Надо сказать, что мне архитектурно понравился музей. То есть там новое… новое помещение, там все интересно сделано. Вот, там Савин Вячеслав Михайлович [Вячеслав Михайлович Савин – художник, руководитель реконструкции здания музея истории Екатеринбурга в начале 2000-х годов, создатель музейных экспозиций – прим. ред.], конечно, постарался. Вот. И все неплохо, но пустынно. Вот. Если на первом этаже еще временная выставка была к открытию этого здания, то на втором этаже была выставка из фондов, которая так бледно смотрелась, что даже…
– Это были какие-то предметы… быта?
– Предметы из фондов выставлены в витринах просто и все. Вот эти новые поступления. У «фондовиков» [неформальное наименование сотрудников отделов музейных фондов – прим. ред.] это была традиция, они каждый год, ежегодно выставляли свои предметы «вот нам тут нанесли». Вот. Ничего интересного там не было. И, вот, экспозиционно тоже не было выстроено никак, ну как-то так…
– А восковые фигуры тогда были, нет? Я вот не помню.
– Восковые фигуры были до меня.
– То есть уже не было, когда вы пришли смотреть?
– Да, были до меня, они были уже где-то потом на складе. Потом я их как-то тоже на какие-то мероприятия доставал. Доставали. В общем… Ну, и вот я подумал, походил-походил, потом подошел к кассе туда, вниз, говорю: «А у вас больше ничего нет?» «У нас больше ничего нет». Я говорю: «Ну, что-то так пустовато». Говорит: «Так вот, – сказала она, – некоторые приходят и говорят: "Отдайте обратно деньги, что тут у вас смотреть?"». Прямо, плача, сказала, потому что, ну, вы понимаете, что достается-то вот тому, кто внизу продает билеты и получает. Вот, говорит, с нас требуют деньги обратно, потому что, ну, нечего смотреть. Я хочу сказать, что Галина Павловна Лобанова [Галина Павловна Лобанова – директор Музея Я.М. Свердлова, а затем Музея истории Екатеринбурга с 1985 по 2008 гг. – прим. ред.], конечно, героическая женщина. Я преклоняюсь перед ней, потому что вот все это выдержать, все это… Придумать трансформацию из музея Свердлова, дома-музея Свердлова, трансформироваться в Музей истории Екатеринбурга [в период с 1940 по 1991 гг. в Свердловске действовал мемориальный дом-музей Я.М. Свердлова, трансформировавшийся в 1995 г. в музей истории Екатеринбурга – прим. ред.], это дорогого стоит! И выдержать потом эту стройку, потому что, ну…
– Тоже непростое время.
– Непростое время. И, как бы, немножко знаком я, значит, с городским руководством. Знаю, насколько они бывают жесткими. И Галине Павловне, конечно, наверное, доставалось прилично за все выкрутасы, которые придумывал Савин Вячеслав Михайлович, потому что, значит, за это все-таки приходилось отвечать директору. Вот, поэтому она, конечно, это выдержала, и здания и помещения получились очень неплохими. Интересная вот эта «подземная» часть достаточно [имеется в виду цоколь музейного здания, воплотивший в результате ремонта 2000-х гг. образ «подземного» Екатеринбурга с его коммунальной инфраструктурой и археологическим материалом – прим. ред.]… Не совсем она «докручена» была. Вот. А, значит, верхние этажи тоже неплохие.
– Может быть, вас это и привлекло, что есть пространство, куда можно приложить силы, что вот это вот [нрзб.]?
– Ну, я… Я же человек такой…
– Да, вам же надо «наполнять», да.
– …мне хочется… захотелось что-то попробовать нового. Вот. И я, в общем-то, согласился.
– Ну, какой проект, вот один из первых, когда вы пришли, вас вот наиболее заинтересовал, вот прямо вот вы вложились. Потому что вы человек увлекающийся, я понимаю, что… Вот тот проект, который вас увлек сразу.

– Ну, там как… Те проекты, которые там были… Там не было проектов.
– Ну, экспозиции вот эти…
– Экспозиции тоже не было. Вот. Первое, что мы сделали с Галиной Павловной, вот первое, – это… Так как все было пусто, надо было чем-то заполнять, то мы сделали, значит, временную выставку «Романовы. Екатеринбург.ру». Бюджета было немного, естественно, поэтому мы сделали терминалы, а у нас были… лежали на складе сенсорные экраны, вот, и мы к ним сделали терминалы, как бы, вот там есть фотография… И заходишь в эти терминалы, и можно, во-первых, прослушать экскурсию, во-вторых, выйти в интернет. 2008 год, по Wi-Fi выйти в интернет – это… Это было «ноу-хау» [ноу-хау (от англ. «know» – знать, «how» – как) – уникальные методы, технологии, знания] (смеется). Это было все необычно. Вот. Ну, и использовали какие-то предметы, которые были у нас в фондах. Вот. И много баннеров. Баннерами  мы там закрывали окна, значит, баннеры мы делали большие тексты, фотографии и так далее и так далее. Драпировку там сделали. В общем-то, получился неплохой зал. Потом стали там проводить балы. Вот. Как раз Света Лесняк [Светлана Александровна Хайрутдинова (Лесняк, 1974 г.р.) – заместитель директора музея истории Екатеринбурга по специальным и стратегическим проектам – прим. ред.] делала балы там, проводили. И, в общем-то, ничего так, пространство заработало, начало приносить деньги. Потом, конечно, я понимал, что мы не можем быстренько заполнить пространство, поэтому у меня вторая идея была – приглашать знаковые выставки из столичных музеев. То есть это была выставка «Артиллерия в миниатюре» Петербургского музея артиллерии, инженерных войск [Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи в г. Санкт-Петербург – прим. ред.] и так далее. Очень такая неплохая выставка была. Мужчинам очень нравилось. Это самая была хорошая выставка для того, чтобы отправить мужей с детьми, пацанами, на… куда-нибудь, значит, из дома в выходной день. И поэтому мужчины очень часто ходили с пацанами, со своими сыновьями, приходили, рассматривали эти все… Причем эти все предметы, они были небольшого размера, и они были действующие. То есть это коллекция, которая начала собираться еще в середине XIX века царствующими там особами. И приехал… Когда хранитель приехал этой коллекции, ну, естественно, они приезжали, разбирали эти упаковки и устанавливали все сами. Так вот, на открытии [выставки - прим. ред.] даже стреляли из маленькой пушечки. Она вот такая (показывает руками небольшой размер) маленькая пушечка, но, когда она выстрелила, все пригнули головы (смеется). Но выставка имела определенный успех, ходили на нее. Ну, вот, мы подходим, наверное, к самому главному проекту, который наиболее нас прославил на всероссийской арене, это «Черный менеджер революции». Выставка, которую мы сделали к юбилею музея.

– Это, получается, какой год?
– 2010 год. 2010 год. Вот буклет, который очень не нравился, – да и мне тоже не очень нравился, – Светлане [имеется в виду Светлана Юрьевна Булатова – заместитель директора по научной и выставочной деятельности музея истории Екатеринбурга – прим. ред.]. Я вчера… У меня же архив сохранился с этой выставки. Вот… О том… От самого начала, какие тексты мы… Какие идеи были, до уже последнего варианта. Это… И там есть целый листок. Там такое, значит… Светлана Булатова категорически возражала против этой (смеется) «заставки», вот этого оформления. Вот и…
– Ну, и сейчас актуально очень звучит, на самом деле. Название-то такое, «хлесткое»! (смеется)
– Хотелось сделать выставку нестандартную. Дело в том, что, ну, понятно, фигура Свердлова [Яков Михайлович Свердлов (1885–1919) – российский революционер, политический и государственный деятель, член партии большевиков – прим. ред.], она такая… имела достаточно… разное отношение было к нему со стороны разных групп населения. Коммунисты, конечно, восхваляли и были на стороне. Вот, религиозные деятели были против, многие… многие были «просто». Значит, казаки тоже, как бы, ему, значит… расказачивание присваивали это все Свердлову [в 1919 году председатель ВЦИК Яков Свердлов подписал циркулярное письмо ЦК ВКП(б) о ликвидации казачества на Дону и Кубани – прим. ред.]. В общем, хотелось какую-то… ни ту, ни другую сторону… не склоняться ни к той, ни к другой стороне, а что-то сделать такое, чтобы это был… чтобы это был нестандартный подход. Я мучил долго своих коллег. Значит, и… Тогда пришел Николай Корепанов [Николай Семенович Корепанов (1964 г.р.) – историк, специалист по истории Урала XVIII–XIX вв. – прим. ред.] как историк. Ну, он, правда, XVIII век, но все равно я его мучил. Потом предлагал, чтобы предложил какие-то идеи уже приглашенный Вячеслав Михайлович и кто-то… кого-то еще. Да, тогда уже работал Женя Бурденков [Евгений Александрович Бурденков (1982 г.р.) – историк, краевед, ученый секретарь музея истории Екатеринбурга – прим. ред.], вот. Ничего, как бы, никто не мог предложить… ничего интересного, вот такого подхода. В конце концов, я забросил свои директорские дела, погрузился сам в эту тему, набрал всяких источников, в том числе… такие «запрещенные» к выдаче к населению тома писем Свердлова и воспоминаний о Свердлове и так далее. Ну, в общем, набрал те материалы, которые характеризовали бы его. В конце концов, у меня, так сказать, потихонечку я понял, что, собственно говоря, советское государство и его систему советского государства создал именно Свердлов. Потому что этот человек… Ленинприехал со стороны, он вообще людей не знал, у него были только идеи. Вот. А Свердлов, он как бы, вот, не выезжал за границу практически, прошел по тюрьмам, ссылкам и так далее. Был в разных городах, соприкасался с разными людьми. И у него было, конечно, обширное знание о том, кто, где, как может реализовать себя. И вот он создал, собственно говоря, под его руководством была создана эта советская система управления. Вот. И он достаточно эффективно этим занимался, то есть строительство государства и строительство Красной Армии, – вместе с Троцким [Лев Давидович Троцкий (Бронштейн) (1879–1940) – российский революционер, советский государственный, партийный и военно-политический деятель – прим. ред.] он тоже этим занимался. Вот. Всю советскую будущую элиту, собственно говоря, он… создавал. Элиту не в Москве, не в Петербурге – не в Питере столичную… А элиту, которая была в регионах. Это все люди его были ставленники, которых он рекомендовал. И вот, в конце концов, вот так вылезло, что он был как бы управленцем, очень талантливым управленцем, то есть менеджером. Поэтому слово «менеджер» появилось. А «черный менеджер», дело в том, что это был такой неистовый трибун, с которым трудно было бороться на… на каких-то митингах и так далее. Потом, что, когда он вернулся из ссылки, ему нечего было надеть, и он… ему выдали одежду вот эту кожаную, кожаную тужурку, там даже штаны, он в штанах, вот здесь, по-моему, даже в штанах кожаных, сапоги. И вот он… Потому что он приехал из ссылки – это большая шуба, шапка малахай [малахай – мужской головной убор народов Центральной Азии, меховая шапка в форме конуса с большими ушами – прим. ред.] там и так далее, унты [унты – разновидность теплой меховой обуви – прим. ред.] из Сибири. И это было весной, после февральской революции [Февральская революция 1917 года в России, итогом которой стало свержение монархического строя и прекращение правления династии Романовых – прим. ред.] его освободили. И он, конечно, его приодели так вот на складах. То ли это мотоциклетные войска были, то ли это были, значит, авиационные какие-то части и так далее. Вот. И он долго, какое-то время ходил в этой одежде. Потом, правда, уже в 1918 году в цивильную одежду переоделся – там пальто, шляпа и так далее. Вот. А с него… Как бы вот он задал тон такой одежде, такой кожаной, «чекистской» такой одежде [речь о верхней одежде из черной кожи – атрибуте популярного образа сотрудников Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ЧК) и ее подразделений – прим. ред.]. И постепенно родилась… А еще называли его… «Черный дьявол большевиков». Он был смуглый, чернявый такой и так далее. Его называли, вот Кроль [Лев Афанасьевич Кроль (1871–1931) – глава екатеринбургской организации российской конституционно-демократической партии – прим. ред.] приводит это высказывание, что его называли «Черный дьявол большевиков», потому что он на всех митингах громил всех своих противников. Вот. Так и родилось название «Черный менеджер революции».
– Почему российский резонанс, как вы думаете, такой вызвала [выставка – прим. ред.]?
– Почему «российский резонанс»? Потому что я отголоски этого постоянно слышал на каких-то встречах там с москвичами, с петербуржцами и так далее. Вот. Потом директор музея… Государственного исторического музея Левыкин [Алексей Константинович Левыкин (1959 г.р.) – генеральный директор Государственного исторического музея с 2010 года – прим. ред.] приезжал на открытие, вот, и он в большом восторге был от выставки и рассказывал там москвичам.
– А кроме концепции, в чем еще уникальность выставки была?
– Кроме концепции – сама выставка. Я говорю, что вот идея была такова, и там самое главное, что вполне возможно было использовать те предметы, которые у нас были в фондах: тужурка с рабочего, которая… с этой тужурки, значит, фигуры Свердлова [лепились скульпторами – прим. ред.]. Вот эта тужурка, она на фигуре Свердлова [вероятно, имеется в виду памятник Я. М. Свердлову на площади Парижской Коммуны в Екатеринбурге работы скульптора М. Харламова (1927)]. Александр Артамонов – это человек, который вместе с Синицыной [Александр Артамонов и Ольга Синицына – члены Президиума некоммерческого партнерства «Автоматизация деятельности музеев и информационные технологии» – прим. ред.], они занимаются постоянно тем, что ездят, их приглашают, они рассказывают с просветительской задачей о каких-то музейных проектах наиболее интересных. Вот. И Артамонов мне тогда сказал, что «Ну, мы, – говорит, –  мы года два, – говорит, – примеры с вашей [выставки показываем – прим. ред.]». Он тоже приезжал, тоже видел эту выставку и фотографировал. Он хороший фотограф. И они потом это… У них был такой «кейс», где можно было рассказать о современных решениях экспозиционных. Они ездили и рассказывали об этом.
– А что-то брали с выставки, которая была, когда музей был именно… Ну, музей Свердлова был, там было какое-то… стол, комнатка, вот эти фотографии видела. Оттуда что-то взяли с той выставки?
– Предметы взяли. Предметы, конечно, взяли.
– Но оформление было принципиально другое.
– Оформление это было совершенно другое. Такое… Опять же… Когда… «ущемлены» в финансовых средствах, то начинает работать креативная мысль. И вот эта креативная мысль как раз привела к тому, что очень активно использовались… Ну, Савин это не первый раз использует, но потом в следующей выставке, которую мы с ним делали уже в Газпроме [ООО «Газпром трансгаз Екатеринбург» – прим. ред.], он сделал дерево, полиэтилен, кожа [нрзб.] кожа. И три цвета – черный, белый, красный. Потом, когда уже в «Газпром» пришли, коллеги некоторые говорят: «О, мы узнаем Савина!»
– Долго эта была экспозиция? Она была временная, я так поняла?
– Временная, конечно. Вот, потом хорошая очень была экспозиция… Вернее, до этого была хорошая экспозиция «Прекрасное далеко» (смеется).
– Там что за тема была?
– Потому что экспозицией Светлана [Булатова – прим. ред.] занималась. Вот. И она сделала неплохую экспозицию. Она тоже была, значит… Ее тоже… О ней упоминали уже в российской…
– А наполнение этой экспозиции было какое?

– Наполнение это… «Прекрасное далеко» – это о детстве. Вот. Детской моды, детских предметов, эти там игрушки и одежда и так далее и так далее. Вот. И это было так называемым «открытым хранением» [открытое хранение музейных фондов – это форма демонстрации предметов из музейных фондов, не находящихся в постоянной экспозиции –прим. ред.]. То есть это были сделаны подиумы. Вот. И достаточно так… Это было свежо в этом плане, что витрин не было, а было… И каждый мог… Вот этого «барьера» витринного не было, поэтому это достаточно интересно. И много ходило, значит, посетителей и семьями, и просто так. И там как бы было… И тем… И родителям, и детям было интересно. Родителям – потому что они вспоминали свое детство, говорили: «Вот, я такую носила, вот я в этом ходила, вот я этим играл». А вот… А дети удивлялись, что вот такая была одежда, такие игрушки и так далее. Вот. И смартфонов не было, компьютеров не было. Странно даже. Вот. И телефоны странные были. Знаете, сейчас ведь дети никак не могут понять, как… как пользоваться этим с «набирателем» телефоном. Мы в 2008 году открыли Детский центр. Вот. С того времени, в конце этого [года – прим. ред.] начал действовать. Это тоже по-своему было… такой шаг, потому что детских центров не было в городе в музеях, это был первый такой детский центр музейный, вот, и в этом тоже… Но он был как… Это даже не моя заслуга, потому что он был придуман и… Придуман был еще Галиной Павловной вместе с Савиным.
– Сколько лет вы, получается, были директором?
– Без малого четыре года.
– И за четыре года что-то изменилось? Как вот… Изменился коллектив или изменилось количество посещений, публика, которая туда [в музей – прим. ред.] ходит? Есть какие-то такие моменты, которые вам показались, что изменились?
– Ну, коллектив, конечно, изменился. Когда я пришел, для меня, конечно, было дикостью, что было жесткое такое противостояние отдела развития и отдела фондов. Все доходило до неприличных вещей. Вот. Я долго с этим боролся. Вот. Ну, и потом так получилось, что пришлось практически пожертвовать всем отделом развития, вот, и набирать новых сотрудников. Ну, эти новые сотрудники теперь… Нет (смеется).
– Это кто?
– Это «золотой запас» Музея истории Екатеринбурга.
– Да… Я пон… А кто пришел? Давайте, расскажите, мне интересно!
– Вот пришла Света Булатова, Оля Жукова.
– Сейчас Королева, да?
– Фамилия у нее как?
– Сейчас Королева, Оля Королева [Ольга Алексеевна Королева – заведующая проектно-выставочным отделомМузея истории Екатеринбурга – прим. ред.].
– Королева, да. Пришел Женя Бурденков. Николай Корепанов, но он чуть попозднее пришел. Да, Нинель Бритвина [Нинель Александровна Бритвина – заместитель директора по научной работе, заместитель директора по выставочной работе в Музее истории Екатеринбурга в период с 2009  по 2023 гг. – прим. ред.] пришла. То есть это все тоже и, значит… собирал эту команду. Кто еще из таких?
– Оксана уже работала до этого?
– Кто работал?
–Оксана Мокеева [Оксана Валерьевна Мокеева – заместитель директора Музея истории Екатеринбурга по развитию – прим. ред.].

– Оксана работала, да, она уже работала. Она, правда, металась между школой и этим самым…
– Аня Шустикова [Анна Максимовна Шустикова – заведующая отделом «Детский центр» Музея истории Екатеринбурга – прим. ред.] тоже работала уже, да?
– Да. Вот. Так что… Но было очень жалко, что ушли Раиса Зорина [Раиса Ризовна Зорина – административный руководитель центра фотографии «Март», член Союза фотохудожников России, ранее – заведующая отделом Музея истории Екатеринбурга «Фотографический музей “Дом Метенкова”» – прим. ред.]и…
– Артем Беркович [Артем Вячеславович Беркович (1973 г.р.) – историк, историк фотографии, куратор Центра фотографии «Март», сотрудник Музея истории Екатеринбурга в 1990–2010-е годы – прим. ред.].
– Артем Беркович, да. Вот. Они как бы отделились в музей фотографии [Фотографический музей «Дом Метенкова» – филиал Музея истории Екатеринбурга, расположенный в исторической усадьбе по адресу ул. Карла Либкнехта, 36 – прим. ред.]. Но все равно они в нашем составе были. Но у них была своя как бы программа там.
– Ну, с ними не теряются отношения партнерские, с ними много… Во многом как-то [нрзб.]
– Поэтому сначала, конечно, когда в Управлении культуры [Управление культуры Администрации города Екатеринбурга – прим. ред.] узнали, что я подписал заявление на увольнение отдела развития, то они перепугались, что будет дальше. Но дальнейшая история показала, что это был правильный шаг. Думаю, что достаточно все было правильно сделано. Девчонки молодые, креативные.
– Почему 4 года всего?
– Время тогда было такое.
– 2012 год был.
– Конец 2011, начало 2012 года. Я не буду озвучивать всех причин, но могу сказать, что это была… Я на то время, конечно, как один говорил… Как юрист Управления культуры говорит: «Это наиболее успешный директор, вы что делаете?» Но решение было принято, что контракт не продлевать. В то время, да, у нас еще хороший задел был – это «Ночь музеев» [«Ночь музеев» – ежегодная международная культурно-образовательная акция, приуроченная к Международному дню музеев 18 мая – прим. ред.]. Мы начали участвовать со второй ночи музеев [в 2008 году – прим. ред.]. Первую ночь [в 2007 году – прим. ред.] ГЦСИ [ГЦСИ – Государственный центр современного искусства, Уральский филиал Государственного Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина – прим. ред.] провели, вот, а уже во втором… на второй год уже мы участвовали. Мы сделали довольно интересную… в 2008 году программу предложили. Вот. Но ее… там очень мало было… Была малая пропускная способность. На следующий год мы расширили узкие места на кассе и сделали программу такую, что мы сразу выбились в лидеры по «Ночи музеев» и по качеству тех экспозиций, и по количеству посетителей. Мы были самая зарабатывающая… самый зарабатывающий музей в «Ночи музеев». У нас было так, что на трех площадках… Значит… Ну, в основном, на двух, одномоментно присутствовало по 550 человек. Ну, сейчас, наверное, так же примерно, да? 550. Ну, должно быть побольше. Сейчас у вас помещения другие. Просто яблоку негде было упасть! То есть вот на самом деле.
– Ну, да, ну, Ночь музеев – это ажиотаж!
– Мы не могли выпроводить людей с площадки. Правда, на следующий год мы сделали так, что делали сквозные экскурсии, где проводили-проводили и в конце концов уводили на улицу (смеется).
– Учли (смеется) опыт. А сейчас вы тоже ведь занимаетесь музейными проектами?
– Конечно.
– То есть это все-таки определило вам дальнейший такой опыт?

– Да, да. Конечно, я не пробовал, когда был директором… Не пробовал экспонирование. Ну, то есть, единственное, что я написал, – концепт… Не концепцию, а концепт экспозиции… выставки «Черный менеджер революции», как бы попробовал. Потом, когда я работал еще директором музея, меня попросили написать концепт экспозиции музея «Газпром трансгаз Екатеринбург». Вот. И я им на полторы страницы написал, вроде бы неплохо. И потом, когда волею Управления культуры я, как говорится, стал фрилансером [фрилансер (от англ. «freelancer») – специалист, выполняющий задачи для клиентов, не имея долгосрочных обязательств перед ними – прим. ред.] с февраля 2012 года, я зарегистрировал фирму, которая до сих пор существует, и занялся музейным проектированием.
– То есть вам это нравится? Вы сейчас уже вот это как бы… в свое удовольствие делаете? Ну, кроме…
– Да, сначала, конечно, это было, так сказать… Надо было выживать. Вот. А потом, да, я делал проекты в Кунгуре, в Осе [Кунгур, Оса – города в Пермском крае – прим. ред.]… Еще где-то, я не помню уже.
– Да, вот с какими городами вы сейчас сотрудничаете? То есть как бы расширились ведь границы, получается?
– Ну, да…
– Ваши… знакомства, деятельности?
– Даже границы государства, за границами государства.
– Даже международные, да, проекты у вас есть?
– Да. Вот. Но до этого я еще сделал музей «Газпром трансгаз Екатеринбург», куда меня пригласили в итоге в 2015 году. Под меня создали структуру музея, и мы сделали там экспозицию вместе с Савиным.
– Он сейчас действующий, да, этот музей? Он существует?
– Сейчас он существует, но не действует. Потому что пришло новое руководство «Газпром трансгаз Екатеринбург». Им история предыдущая была неинтересна. В конце концов, они ликвидировали и структуру музея. Вот, и…
– А в чем была история заключалась?
– Что?
– Какой концепт был музея? Ну, почему не заинтересовало?
– Ну, это же история строительства газопровода «Бухара-Урал». Очень в свое время известный газопровод. В свое время самый длинный, самый мощный. Это начало 1960-х годов.
– Мне кажется, сейчас тема газопроводов очень актуальна.
– Сейчас идет… Вот это все очень сильно сокращается, потому что «Газпром» сам сильно-сильно… «поджимается» финансово. Поэтому идет оптимизация и в этом смысле… Но надо сказать, что к тому времени, когда ликвидировали структуру, я уже… мне уже тоже надоело работать там, потому что я сделал музей, он опять «прозвенел» везде, опять тот же Артамонов, Синицына, везде два года об этом все рассказывали, как можно сделать интересный корпоративный музей, нестандартный корпоративный музей за небольшие деньги. Потому что привыкли, что «Газпром» – это там миллионы, десятки миллионов.
– Простите, я не знаю, кто такой Артамонов и Синицына. Это эксперты?
– Это эксперты, да. Это эксперты, очень известные музейные эксперты. Вот. Но, понимаете, мы же сделали экспозицию, где, вот, нет генералитета, этих всех генеральных директоров, где нет знамен. Вот. Нет грамот, нет таких первых лиц. И, когда открывали, они все пришли: «А где тут мы? Нас тут нет». Значит, музей плохой! Зато те рядовые сотрудники, которые работали, значит, «в полях», они были в полном восторге. И экспозицию мы показывали и зарубежным делегациям, приходили, и переводчица, которая… «Газпром» с немецкими коллегами, партнерами тогда сотрудничал, и оттуда приезжали ребята, и переводчица с немецкого приходила, рассказывала, а у самой слезы текли на глазах. Потому что, ну, вот так ее…
– А доступна была выставка для горожан просто или надо было…?
– Да, было возможно туда прийти. Надо было просто позвонить, мы выписывали пропуск, и можно было зайти по пропуску. Довольно свободно более или менее, зайти можно было. Сейчас, вот, к сожалению, нет. Она закрыта. Галерея только работает, которую я сделал тоже там.
– Художественная, да?
– Да, галерея, хорошая художественная галерея. С удовольствием большие художники там выставлялись и выставляются. Вот. Она до сих пор работает. Но не так активно, конечно, потому что, ну, у них там… Свои плакаты вывешивают, какие-то конкурсы рисунков и так далее… И мы сделали такую вещь, как «Путешествие cвердловского гурмана» [«Путешествие свердловского гурмана» – выставка, посвященная культуре свердловского общепита в Музее истории Екатеринбурга – прим. ред.]. Записали воспоминания. И эти воспоминания потом в терминале были специальные, вот, и можно было прослушать это все. И «путешествие» такое было… То есть там через фабрику-столовую как бы вот, которую вспоминали, значит, потом пельменная, потом ресторан, по-моему, «Малахит» [ресторан «Малахит» был открыт в 1967 году на перекрестке улиц Луначарского – Первомайская в Свердловске – прим. ред.], потом эта «стекляшка» была, кафе-мороженое… Забыл, как название… она называется. Ну, вот, сделали. И так как, понимаете, что повседневное – это всегда интересно, особенно тем жителям, которые… которые вот жили в прежние времена, и у них осталась ностальгия. По тем временам, вот, остались истории. Они потом приходили, свои истории рассказывали по этому поводу. Вот. И было все очень тепло и душевно… Так получилось, что, когда я пришел, музей был безвестен в общественном пространстве таком. Его не знали. «Музей истории Екатеринбурга – это где?» – вот всегда спрашивали. Поэтому требовалось каким-то образом, чтобы эта локация была известна как можно большему количеству людей. Вот. Поэтому один из моментов, практически один из первых в оформлении музея, – это я решил сделать большую вывеску. На исторических зданиях что-то монтировать практически нельзя. Вот. И поэтому… Но если это не выходит на улицу, на фронтальную часть, а сбоку, то, в принципе, возможно. Поэтому вывеска Музея истории Екатеринбурга, мы… Да. Чем еще хорошо, – когда идешь по улице Карла Либкнехта, она хорошо видна. Это первое. А, во-вторых, когда едешь на машине или на автобусе, она тоже хорошо видна. Мы еще и подсвечивали ее. И поэтому она смотрелась достаточно хорошо и достойно. И вот это тоже один из моментов, которые надо было учитывать. И поэтому… Мы начали еще и оформление фасадной части и так далее. Вот. Оформление входной части. Сейчас я считаю, что еще лучше оформлена входная часть, чем тогда, когда я работал. Поэтому, вот, этому тоже надо было уделять внимание. Это к тому, что нужно было, чтобы… была хорошая узнаваемость музея и популярность этого музея. Поэтому много вещей таких делали, чтобы эту популярность завоевать.
– Панорама Метенкова [имеется в виду панорамный снимок центральной части Екатеринбурга, созданный фотографом Вениамином Метенковым в 1895 г. и размещенный в холле первого этажа Музея истории Екатеринбурга в крупном масштабе, пригодном для рассмотрения деталей – прим. ред.] – это вот тоже при вас было сделано? Она сейчас… действует.
– Да, это моя идея. Я… Я усмотрел одного парня, который, мне показалось, что его идея мне подойдет. И мы… Я его пригласил, мы с ним заключили договор, мы купили проектор и сделали… Ну, купили проектор, сенсорный киоск и так далее. И мы… Я так как знал, что у нас есть круговая панорама Метенкова, я захотел, чтобы была круговая панорама Метенкова, – это конец XIX века, значит, конец 1890-х годов. И была задача сделать панораму Екатеринбурга современную. Ее можно было бы снять только на воздушном шаре. И мы долго ждали. Нет, не на воздушном шаре… Воздушный шар сначала был, потом ушел, а потом решили, что мы его будем снимать со стороны башни этой, которая…
– На Плотинке [Плотинка – плотина городского пруда в историческом центре Екатеринбурга – прим. ред.]? Или которую разрушили?
– Нет. Высоцкого [«Высоцкий» – небоскреб высотой 188,3 метра, построенный в центре Екатеринбурга в 2011 году – прим. ред.].
– А, все, понятно.
– Нам долго не разрешали, в конце концов, разрешили. Но самое главное – это надо было угадать с погодой. Должна быть… Должно быть отсутствие дымки, чтобы эту всю панораму видеть. И в конце концов мы эту съемку сделали, смонтировали, все это сделали. И это… Я сейчас уже не помню, когда мы это сделали. По-моему, это 2009 год, к Ночи музеев. А может, 2010 год. Сейчас уже точно не помню. Вот. И когда Ночь музеев проходила, к панораме невозможно было протиснуться. И даже, значит, у нас пришел мэр города, но он тоже не мог пробиться туда, потому что дети обступили, они все стояли в очередь, чтобы там все это покрутить. Мы до этого протестировали, конечно, и запускали детей. Они нам пару раз доводили ее до того, что все «глючило» и останавливалось. Потом приходил этот программист, он все это переделывал для того, чтобы… Это же зависит… Они же пальцами – бах! Десять пальцев сразу – и вот так двигать (показывает руками). И программу сделали так, чтобы при любом количестве прикосновений одновременных все равно программа работала. Она… Она работала, работает до сих пор. Вот. И там еще Женя Бурденков присоединился и он брал здания смотрел старинные, и, значит, брал историю этих зданий, и потом вписывали текст об этом здании. То есть каждое здание получалось – какая-то история: кто владелец, значит, когда построено здание и так далее. Теперь это, конечно, получилась такая мультимедийная энциклопедия.
– Классно, да, до сих пор пользуется большим спросом.
– Да, пользуется популярностью. Когда меня пригласили, мне сказали, что надо срочно сделать постоянную экспозицию. Я понимал, что… Я проговорил, кто это может сделать у нас в Екатеринбурге. Мне сказали, что, вот, здесь практически на таком уровне это никто не сделает. Я поехал в Москву, прошелся по музейным проектировщикам известным московским, поговорил с разными людьми и, вот, договорился с Тарасом Поляковым [Тарас Пантелеймонович Поляков (1954 г.р.) – музейный проектировщик, сценарист музейных экспозиций – прим. ред.]. Это человек, который написал концепцию и контент сделал знаменитой экспозиции музея Маяковского [в 1989 году по проекту музееведа Тараса Полякова экспозиция Государственного музея Владимира Маяковского (Москва) была модернизирована в конструктивистском стиле – прим. ред.] с Амаспюром [Евгений Абрамович Амаспюр (1944 г.р.) – советский и российский художник-реалист – прим. ред.] и так далее… дизайнером. Это та экспозиция, которая пользовалась… Это была… Это был шедевр. Я успел, попал и посмотрел эту экспозицию, и я, вот, захотел работать с этими авторами. Но Амаспюр был тогда уже совсем, ну, дряхлым человеком. Он уже ничего не делал, конечно, не работал. А Тарас Поляков, он был еще, когда они создавали, был молодым, значит, музейщиком. Он согласился, он приехал сюда. Вот. Мы с ним долго общались, и с Берковичем он общался и гулял по городу. В конце концов, он написал концепцию музея истории Екатеринбурга. И называлась эта концепция «Душа империи».
– Красиво!
– Да. Но, вот, как мне потом сказали коллеги, что практически у Тараса после вот этого музея Маяковского практически ни одна концепция не была реализована. Вот. И, к сожалению, должен сказать, что на самом деле, прилагая вот эту концепцию к зданию, помещениям, было понятно, что его очень трудно реализовывать. Вот. И мы, конечно, зависли с этим делом. Я приглашал потом еще московских проектировщиков других, мы пытались все это сделать, и как-то так все-таки не продвинулось. Но она [концепция Тараса Полякова – прим. ред.] сыграла свою роль, когда делали экспозицию по XVIII веку, которая сейчас существует. Частично было реализовано. Вот. Проблема, понимаете, в том, чтобы сделать, которая… Когда я столкнулся, чтобы сделать… Вот сейчас, допустим, этой проблемы нет, а в то время была проблема. Если сделать экспозицию по XVIII, XIX, XX веку, то на временной экспозиции пространства там не оставалось. Надо либо… пожертвовать либо одним, либо другим. Я пытался совместить это все. Это было тяжело. Но, пока, вот, мы делали временные выставки, пока приглашали… И мы, даже у нас появлялись некие проекты дизайнерские по… Поначалу по экспозиции. Но, вот, все-таки мне не удалось дело завершить до конца. Потом мои последующие коллеги, они что-то сделали, что-то не сделали, что-то делают сейчас пытаются. Но сейчас, я так понимаю, что уже отказались от постоянной экспозиции по XX веку и делаете временные.
– Но они при этом долгосрочные.
– Я понимаю, долгосрочные, да. Но все равно нет… такой… «картины», синтезирующей «картины» по истории XX века, допустим. Конечно, Тарас Поляков, Тарас Пантелеймонович Поляков умница большая, и интересные его идеи были, но я говорю, что труднореализуемые. Вот.
– А я еще так поняла, тоже я почитала одно ваше интервью, что в какой-то момент музей подключился именно к празднованию Дня города, хотя у вас свое мнение было по поводу даты, когда это праздновать, но, тем не менее, то ли город стал все-таки видеть в вас… потенциал музея, который активно участвует в создании вот этого праздника. Вот. Как это произошло?
– Но я не скажу, что мы ко Дню города делали какие-то проекты, которые были, ну, такого громадного масштаба. Вот. Но, что я могу сказать, что, вот, об этом уже забылось… Дело в том, что в свое время, когда еще вот и музей… Когда мы сделали вот эту выставку «Черный менеджер революции», я подумал о том, что надо все-таки поработать с историей города и с мнением различных людей, связанных с историей города. И тогда мы сделали исторический дискуссионный клуб «17.23».
– Очень интересно, расскажите про него.
– Вот. Исторический клуб открывался, сейчас не помню, по-моему, раз в месяц или… может, другой периодичностью, но он начинался в 17 часов 23 минуты. Всегда.
– В главном здании, да, он был?
– В главном здании, да. Собирались мы и в атриуме [атриум – зал временных экспозиций на первом этаже Музея истории Екатеринбурга – прим. ред.] и на выставке собирались тоже. И приглашались представители разных течений политических, разных взглядов. Вот. Допустим, Кириллов – это, вот, центр Ельцина который организовал [Анатолий Дмитриевич Кириллов (1947–2021) – доктор исторических наук, профессор Уральского федерального университета, основатель Уральского центра Бориса Ельцина и его директор с ноября 2006 года по сентябрь 2015 года – прим. ред.]. До центра этого [Президентского центра Бориса Ельцина, функционирующего в Екатеринбурге с ноября 2015 года – прим. ред.] был еще центр Ельцина, где собирались все документы по Ельцину… И, допустим, Кадочников – первый секретарь, значит, горкома и обкома в этом… КПСС [Владимир Дмитриевич Кадочников (1943–2015) – первый секретарь Свердловского горкома КПСС (1983–1990) и обкома КПСС (1990–1991) – прим. ред.], который ненавидел Ельцина [Борис Николаевич Ельцин (1931–2007) – советский и российский партийный, государственный и политический деятель, первый Президент Российской Федерации – прим. ред.]. И вот эти… [Кадочников – прим. ред.] тогда пришел уже с тросточкой там и так далее, он громил просто… Он громогласный такой, выступал против… Были другие: были журналисты, были политологи… Вот…
– И приглашались просто слушатели, или это был «междусобойчик»?
– И приглашались слушатели, мы об этом объявляли, приглашали, приходили слушатели, студенты приходили. Вот. И это довольно интересно было. Это было довольно интересно. Вот. И среди людей, к сожалению, сейчас такого… Трудно себе представить, чтобы люди, допустим, с либеральными взглядами могли рассказывать о своих взглядах и своем отношении к истории. Были… Выбирались какие-то периоды исторические, и эти, значит… по поводу этих периодов шло обсуждение. Вот. Но, должен сказать, что клуб просуществовал недолго в силу определенных обстоятельств.
– А вот эта… Я так понимаю, что идея выйти на конкурс «Лучший музей» – это международная такая… Выход на международный уровень. Расскажите про эту идею и как она реализовалась.
– Ну… «Лучший музейный проект года» – европейский, значит, конкурс. Конечно, сначала мне эта идея показалась дикой, но потом приезжали коллеги из Москвы и сказали – а почему бы нет? Почему бы нет? Вам и не подать заявку?
– С каким проектом вы подавались?
– А мы показывали, по-моему, как раз… Или нет уже? Нет, мы уже… «Черный менеджер революции» уже ушел, были другие проекты, сейчас уже не помню. Но что хочу сказать, что приезжали европейские эксперты. Сейчас точно не помню уже, из каких стран. Вот. Мы их… Ну, все… Все было сделано для приезда, все оформлено было, и мы им показали, рассказали, предоставили документы. Они потом встречались с коллективом, и в конце концов, в итоге, в общем-то, мы вошли в шорт-лист [шорт-лист (от англ. «short» – короткий, «list» – список) – список кандидатов на награждение премией, сокращенный из более длинного списка кандидатов – прим. ред.]. Шорт-лист этой премии международной. Это наиболее знаковая премия среди европейских музеев. И даже не только европейских. Американские музеи там отдельно, а вот среди, значит, музеев Европы, Азии, Африки это наиболее такой солидный конкурс. И мы там проучаствовали.
– А кто подал идею поучаствовать? Вы говорите, что сначала скептически к этому отнеслись.
– Я читал об этом просто. Потом подумал, что почему бы нет.
– Еще из городских музеев, ну, вот, наших муниципальных [не участвовал – прим. ред.]?
– Больше никто.
– Никто, вот то есть мы были… А издательская деятельность была у музея?
– Да. Мы к юбилею издали книгу… Как появилась идея этой книги? Обычно к юбилеям музеи издают книги о своих фондах. Вот. Так как у нас были «странные» фонды, – они посвящены… в общем-то, связаны с личностью Якова Михайловича Свердлова, – то понятно было, что как-то нам нечего показывать. То есть, понимаете, вот, как музей ИЗО [музей изобразительных искусств – прим. ред.] издает, да, такие альбомы, там такие шикарные произведения, – мы такие вещи не могли издать. Исторические – допустим, ГИМовский музей [ГИМ – Государственный исторический музей в Москве – прим. ред.], предметы там мирового уровня, шедевры могли бы. Поэтому возникла мысль такая, что история самого музея как музея может быть тоже интересна. И мы сделали, значит, вот эту книгу о том, как вообще музей истории Екатеринбурга, его истоки, перипетии там начальной стадии, потом в годы войны и так далее и так далее, как он развивался и как дошел до нынешнего состояния. И кто… И героями этих книг стали сотрудники музея… Этой книги. И надо сказать, что это было тоже «ноу-хау», которое тоже на российском уровне отметили. Те, кто занимается издательской деятельностью, они отметили, что это была совершенно необычная книга, которая не о фондах рассказывала, а о музеях, музейщиках, о самих сотрудниках, об их проектах. Вот. Так что вот там был такой творческий коллектив этого… этой книги. Тексты писали разные люди. Вот. Главным редактором была Света Булатова. Вот. Тексты писали и Галина Павловна, и я писал, и… Савин Вячеслав Михайлович. И материалы очень много готовил и Женя Бурденков, и Артем Беркович, и Елена Юрьевна Козьмина [Елена Юрьевна Козьмина (1963 г.р.) – литературовед, доктор филологических наук, доцент кафедры русского языка Уральского федерального университета – прим. ред.]. Вот. Она была как бы научным редактором. Вот, поэтому эта книга стала такой «вехой» у нас. По крайней мере, в ней собрана как-то вот вся история, которая разбросана по разным источникам была, она сейчас собранная. Отсюда можно «танцевать» уже, от 2010 года можно дальше второй том издавать… И Управление культуры, и бухгалтерия все время старались, принуждали к тому, чтобы мы зарабатывали как можно больше денег. Чтобы вложения как-то окупились. И одним из таких проектов… Это «Музейная кофейня».
– Да, в которой сейчас, к сожалению… Только под мероприятия действует.
– Да. Вот. Но вообще-то «Музейная кофейня» и для этого была как бы придумана. И для того, чтобы привлекать туристов, посетителей.
– То есть при вас она действовала, да, как кофейня?
– Я ее и запустил.
– Да.
– Это была достаточно большая морока, вот, но именно это идея была моя, и название, и весь дизайн практически я этим занимался. То есть это все было сделано при мне. И открытие было шикарное, вот. И я тут архивы-то поднял, почитал, что отзывы первых посетителей были очень хорошие. Особенно нравился горячий шоколад, который был лучшим в городе!
– Вот надо, надо ее восстановить… Заманчиво, конечно!
– Но, видите ли, это большая проблема. Музейная кофейня, как общепитовское учреждение, никогда не может выйти на окупаемость. Музеем выйти на самоокупаемость… Я как-то посчитал, году в 2011, наверное, что у нас в принципе… Мы вышли на 30% самоокупаемость. И это был большой прогресс, потому что самоокупаемость музеев была на уровне 10%, максимум 20%. У нас было 30%. Вот. Сейчас я считаю тоже, что музеи не могут выйти на самоокупаемость.
– Ну, это вроде и так понятно, но ставят такие задачи.
– То есть задачи ставят, конечно. Вот, с выставками… Это тоже неправильная идея – увеличивать количество выставок от достигнутого.
– То есть, ну, как бы, чтобы было много-много выставок в одном пространстве.
– Ну вот, это да. Я считал, что у нас такого не было, когда я работал.
– Здорово, что вы интересуетесь жизнью музея сейчас. Есть какие-то выставки, которые в вас отозвались, как-то вас заинтересовали? А может, даже и наоборот, чувства какие-то вызвали неоднозначные.
– В МИЕ [МИЕ – музей истории Екатеринбурга – прим. ред.]?
– Да.
– Ну, вот, мне очень нравится выставка по науке, «Наука в большом городе» [«Наука в большом городе. Интеллектуальный ландшафт Свердловска» – выставка, открытая в Креативном кластере «Л52» (ул. Бажова, 124а) в декабре 2023 года – прим. ред.]. Она хорошая, проработанная. Чувствуется. Из предыдущих выставок… Из предыдущих выставок… Я какое-то время не ходил, честно говоря, в музей. Ну, как-то так было немножко. Ну, не хотелось, в общем, ходить в музей, поэтому какой-то промежуток времени я пропустил в выставках музея. Вот…
– Но вы сейчас все равно увлечены, вы в деле, вы в форме, вы в таком рабочем…
– Да, у меня вот сейчас в работе проект есть. Кстати, очень неплохой. Когда я ушел из музея «Газпрома», вот, я сделал музей как раз по XX веку в Верхнепышминском историческом музее. И, в общем-то, неплохо, видимо, получилось, потому что, вот, мы подали на Премию губернатора и получили ее, то есть…
– Это вы в каком году сделали вот эту?
– В каком году? Несколько лет делали ее, потому что тоже давали деньги понемногу, и мы несколько периодов делали – сначала революцию, причем, значит, Гражданскую войну сделали на площади 12 квадратных метров, вот, в коридорчике. Потом 1930-е годы с репрессиями, война и до XXI века. Все это было сделано за… практически за три года, получилось. И сейчас… это было, наверное, в 2019 году.
– Открытие было, да?
– Да. В 2019 году. В 2020 году сделал экспозицию в музее Заречный… города Заречный [Заречный – город областного подчинения в Свердловской области, в 50 км от Екатеринбурга – прим. ред.]. Это лучшая, это «жемчужина» моя экспозиционная наша.
– Тоже посвященная истории места, истории города?
– Да, там не было истории места. Дело в том, что тогда давали в 2020 году под юбилей Дня Победы деньги. И нужно было сделать выставку, связанную с войной. Но город возник в 1955 году, через 10 лет после войны. Вот. И в этом музее не было совершенно… Там о разных битвах – Сталинградской там, под Москвой и так далее и так далее. Вот, какие-то там… награды какие-то были, полководцы какие-то были. Но что в войну происходило в этой местности, совсем не было. И вот мы сделали экспозицию, которая посвящена локальной истории, о том, что в этом районе Белоярском, что происходило. И потом очень много ветеранов приехало сюда, в этот город, и мы сделали историю о них.
– Ну, то есть они уже жили там в послевоенное время и…
– Да. И получилось очень… нестандартно, вот, нестандартный подход, и эта тоже экспозиция вызвала бурное обсуждение и бурное приятие музейного сообщества. Но потом, потом два года я занимался в Ташкенте, создавал музей Каримова [Научно-просветительский комплекс имени Ислама Каримова в городе Ташкенте Республики Узбекистан – прим. ред.], первого президента Узбекистана [Ислам Абдуганиевич Каримов (1938–2016) – первый президент Республики Узбекистан – прим. ред.].
– Это же совсем другой менталитет!
– Там тяжелая… другая история. В какой-то степени тяжелая, в какой-то степени полегче, потому что я о финансах не думал там, я был там чистым экспозиционером и, значит, придумал все от начала до конца и потом монтировал все это. Два года мы этим занимались там, очень тесно общался с вдовой президента, вот, и, в общем-то, музей… Музей мы сделали, но его до сих пор не открыли.
– Он же откроется?
– Нет, не знаю.
– Не знаете?
– Проблема в том, что, видимо, мы настолько хороший музей сделали, что нынешний президент боится его открывать. Поэтому в моем портфолио есть этот проект. Он реализован полностью уже, все там, все от начала до конца сделано. Вот. Но я его не могу публично показывать и рассказывать о нем, потому что, вот, он пока не открыт. Каждый раз, через каждые полгода ждем открытия. Вот в конце января будет день рождения Ислама Каримова. И, может быть, откроют. Вдова ждет каждые полгода… Или, может быть, откроют ко дню его смерти 1 сентября. Ну и так далее. Вот так, каждый…
– Ну, будем… Пожелаем, чтобы все случилось… Семья ваша с интересом относится к вашей работе?
– Да, конечно. Да, конечно.
– Помогает? Вы не в  одной сфере…?
– Ну, вот, помогает в части иногда редактуры текстов, потому что концепции, все тексты, пишу я… Значит, сценарный план тоже я пишу и потом, когда нужно уже будет печатать… в печать отдавать, обычно я отдаю жене… Она… У нее такой редакторский взгляд очень четкий, она всегда, всегда видит все ошибки, поэтому лучше ей отдать. И потом глаз замыливается, знаете, поэтому лучше отдать кому-то постороннему, чтобы прочитал.
– Да, я об этом понимаю отлично.
– Свежим взглядом нашел ошибку. Она сама иногда мне отдает свои тексты научные, говорит, посмотри, пожалуйста. Вот. И я смотрю, читаю и, вот, вижу, что тут что-то не то, что-то тут не то, подсказываю. Ну, так, не так много, но нахожу.
– Ну вы, в общем, два исследователя.
– Нужен просто свежий взгляд. Вот, поэтому она, конечно, помогает, поддерживает. Вот… Ну, когда в Ташкент [Ташкент – столица Республики Узбекистан – прим. ред.] приходилось надолго уезжать в командировки, вот это все тоже она, значит… поддерживалось. Потом в Оренбург [Оренбург – областной центр в Южном Зауральи – прим. ред.] летал, тоже работа была, делал концепцию, сценарий, реэкспозицию областного краеведческого музея.
– А с Галиной Павловной Лобановой не сотрудничаете? Она тоже занимается…
– Нет, у нас разные…
– Разные.
– У нас разные… У нас с Ольгой Лобановой – однофамилицей Галины – у нас разные подходы к экспонированию.
– Ну… Каждый свою нишу занимает, я думаю.
– У меня… Разные, да… У меня другой совершенно взгляд на это. Поэтому… Ну, в общем, мы разные. Поэтому вот сейчас тоже в Заречном второй проект делаем. Как раз в этом году юбилей города Заречного, юбилей Белоярской… Строительства… Начала строительства Белоярской атомной электростанции [Белоярская атомная электростанция им. И. В. Курчатова – российская атомная электростанция, расположенная в Свердловской области, вблизи города Заречный – прим. ред.].
– Интересно.
– Да.
– Ну, вам удачных проектов, чтобы они завершались блестяще…
Made on
Tilda