М.Н.: Да, я знаю про его семью. Ну, его мама, она дома в основном была. Ну, то есть, как все женщины в то время, она занималась бытом, занималась детьми, хозяйством. Такое вот… А его отец, он работал председателем колхоза на тот момент…

М.Н.: Да, это все было. Да, это все было. Их было трое детей. Ну, вообще их было детей больше, их было пять. Но во время войны самый младший умер маленький совсем. А старшая сестра, она как ушла на фронт, Аннушка, и, в общем, она без вести пропала, никто… никаких сведений так и не было, поэтому вот их осталось трое. То есть вот был дядя Петя, мой папа и тетя Маша, вот их трое было. И да, они расписывали в доме… стены рисовали, и тот, и другой постоянно что-то там, у них какое-то творчество вот это вот было. Откуда это творчество? От кого оно? Ну, тоже сложно сказать. Как-то мы с папой об этом не говорили, но то, что вот у него это было и у брата было, это да. Тот и другой рисовал красиво… А ну вот стены, как обычно в избах стены, они же там как-то беленые вот эти вот, да? Я не знаю, какие они краски брали, что там было на тот момент, но сохранились где-то какие-то фотографии. Сейчас я их тоже уже найти не смогла, но я их видела. То, что они прямо на стен… стене рисовали какие-то вот картины там, какие-то вот, я не знаю, там что-то с природой, вот такое вот. Когда они уже выросли, то есть, один женился, второй женился, брат [Николая Сергеевича – прим. ред.] уехал в Ленинск-Кузнецк [Ленинск-Кузнецкий – город в Кемеровской области – прим. ред.] и пошел работать на шахту. То есть он проработал всю жизнь шахтером, до самого конца. И сын у него (это мой двоюродный брат), он тоже пришел из армии и тоже пошел в шахту работать. Вот. А папа, вот он, видимо, как-то пошел дальше…

М.Н.: Там он работал, да, в паровозном депо. Тоже вот есть фотографии там, где вот эти вот, большие вот эти вот вагонные колеса, вот это вот все. Какое-то время он там работал, и он всегда рисовал, потому что вот эта вот, видимо, у него какая-то потребность была в выражении своих каких-то чувств. И вот это вот художественное [начало – прим. ред.], оно же все равно, вот… Если оно есть, оно выходит. И он все равно рисовал какие-то эскизы, там, какие-то картинки, что-то вот у него всегда было. И, видимо, вот на основе вот этого, вот, если у него внутри какая-то, может быть, мечта была, или какое-то желание, что вот он нашел учебное заведение, и вот… он все равно поехал и выучился… Он успел сходить в армию. В армии он тоже рисовал. То есть его там сразу назначили художником. Он там все плакаты, все оформление это было на нем.

— М.Н.: Я думаю, может быть, на тот момент просто где-то вот в близлежащих городах, может быть, не было такого направления. А поскольку ему очень хотелось рисовать, видимо, он выбрал то, что вот где-то было поближе, поехал туда.

— М.Н.: Он был уже… Да, он был уже женат, уже родился сын, маленький был совсем, и вот ему пришлось уехать. Познакомились они как раз… вот это вот промышленное [Абрамцевское художественно-промышленное училище, совр. Абрамцевский художественно-промышленный колледж имени В.М. Васнецова – прим. ред.]. Значит, он там жил на тот момент, а моя мама попала туда по распределению. Она сама в Кемеровской области родилась и воспитывалась. Я не знаю, почему она выбрала педагогику именно, вот это вот… В общем, ее с подружкой туда отправляют. И там они на танцах, как это вот обычно бывает, познакомились (смеется).

М.Н.: И все закрутилось. Моя мама остается с моим братом, а он уезжает. И приезжает только вот по каникулам, там, когда какие-то сессии, вот такое вот. Так вот они и виделись.

М.Н.: Да, да, история искусств. История искусств, рисунок, живопись, скульптура. Вот это вот все было. Ну, это как основные предметы, которые идут по направлению. Плюс к этому была экономика и, ну, в общем, и все вот это вот остальное, то, что к творчеству особо не имеет отношения, но оно было… Ну, вот смотрите, там было несколько направлений. То есть там была… Обработка дерева, металл, живопись, гончарное производство – вот это вот то, что керамика. И что там было еще на тот момент? Ювелирка еще была, да. Вот. Вот такие были направления. Поэтому я думаю, что из всего вот вышеперечисленного ближе-то ему была вот именно керамика. Где там можно было что-то руками поделать и порисовать. И на каждом отделении были предметы также – вот и скульптура, и живопись, и рисунок – вот это все было обязательно. И плюс то, что… Ну, то есть если вы керамисты, то у вас есть мастерские, вы туда идете и занимаетесь. Ну, так же, как и по деревообработке. Начиналось все… Они также брали эту глину, лепили сначала из глины там какие-то тарелки, что-то вот на этих… на станках, да, вот на… Вытягивали вот это вот все. Потом что? Формообразование, то есть были токарные станки, на которых можно было учиться точить… Вот это я тоже все проходила. Вот.

М.Н.: Роспись была, но не настолько. Росписи учили, да. Но, допустим, если те, которые приходили вот конкретно на роспись, там, конечно, было часов больше. У керамистов было в основном то, что вот именно керамика. То есть роспись, она как бы немножко не основное, но была…

М.Н.: Кобальтовая кружечка. Кобальтовая кружечка. Ну, это как раз вот та кружка, которая была [изготовлена – прим. ред.], скорее всего, вот когда они ездили на практики на какие-то по заводам. Вот это оттуда. Потому что потом я, допустим, вот эту форму я уже нигде не видела, там прямо кобальт. Скорее всего, это гжель, вот это вот их [художников гжельского промысла – прим. ред.] такое. Насыщенный такой синий цвет.

М.Н.: Ну… Ну да, видимо, как-то вот так (смеется). Лидочке [Лидия Иноземцева – супругаНиколая Сергеевича Иноземцева – прим. ред.].

М.Н.: А в Сысерти он очутился… Он уже, когда закончил вот это вот Абрамцевское, уже после учебы. Тогда Цыпин [Юрий Яковлевич Цыпин (1920–1998) – директор Абрамцевского художественно-промышленного училища с 1961 по 1987 год] директор был вот этого заведения, он ему сказал: «Съезди, посмотри». Ну, как раз вот это вот распределение началось, «кого – куда». Его оставляли в Москве, то есть за ним уже было место, но… Не знаю, вот предложили, «ну, съезди, посмотри; а вдруг, вдруг тебе понравится или что-то ты там увидишь… ну, нет – нет, приезжай, мы тебя ждем, тут вот всегда рады»… Он приехал, посмотрел, ему очень понравилось здесь вот Сысерть, Урал, как-то его это все захватило. Природа, хотя… Подмосковье там, там тоже очень красиво (смеется). Ну, по-своему. И вот он решил сюда перебраться… В Сысерти как [было – прим. ред.]: допустим, или он идет уже на готовое предприятие, да, там кем-то [организованное – прим. ред.], или он идет туда, где еще вообще ничего нет, и надо все начинать с нуля, все это образовывать, все начинать, все вот это вот… И ему, видимо, я так понимаю, что с его характером, с его натурой, вот ему создать что-то новое на пустом месте было интереснее, чем работать уже на готовом. Вот, у меня такое впечатление сложилось. Ему было интересно на самом деле все это создавать, искать, что-то там подбирать, людей набирать. Вот это… Он прямо горел всем.

М.Н.: Да. Да, да. Там изоляторы выпускали, что-то вот такое всякое разное. И они потихоньку-потихоньку открыли сначала маленький такой цех, ну и потом уже вот пошло-пошло-пошло… Малышев [МалышевНиколай Федотович (1935–2004) – ведущий художник завода «Сысертский фарфор», Заслуженный художник РФ, Почетный работник легкой и текстильной промышленности – прим. ред.] появился позднее. Сначала приехал Иноземцев сюда. Все везде посмотрел. Ну, видимо, они как-то начали что-то тут вот [создавать – прим. ред.]… Он понял, что можно из чего-то что-то здесь делать. Потом уже позднее там глины какие-то искали, вот этот весь материал, сырье, вот это вот все. Чтобы это подходило вот именно для керамических изделий, но уже к художественному [художественной керамике – прим. ред.] ближе. Когда он понял, что, да, здесь можно поработать, и в принципе отсюда можно не уезжать, тогда он позвал с собой Малышева. Его пригласил, говорит, «приезжай, будем вместе здесь работать». То есть они не вместе приехали. Малышева сюда не отправляли… Ну, в обязанности главного художника входило… много чего. Во-первых, ну, то, что он сам должен был свою работу делать, это понятно. Но кроме этого… Каждое утро он ходил в живописный цех. И с мастером живописного цеха они ходили, проверяли работу художников, ну, этих мастериц, которые там сидели. Каждую бригаду смотрели на качество. Каждое утро опять же он шел вниз туда спускался, где были электропечи вот эти вот вагонеточные-то, смотрел, как обожглось, да; они отбирали брак вот этот. То есть это все вот он сам просматривал. Потом, конечно, его там заменяли уже другие люди, но изначально он это делал все сам. То есть, как расписывают, как это потом обожглось, правильно ли обожглось, там, выгорело – не выгорело. Там кого-то наказывали в цехе за какой-то брак, что-то нужно было переделать… Ну, вот такая вот работа у него была. Ну, и плюс своя – творческая. То есть в месяц надо было выпустить конкретное там какое-то количество изделий… там, допустим, сервизы, вазы, какая-то штучная мелкая [продукция – прим. ред.], там кружечки, что-то вот такое, бокалы. Это тоже надо было делать. Ну и, вот, и следить за всем. И плюс еще он как [член – прим. ред.] партийной организации. То есть это тоже было все на нем, да.

М.Н.: Худсоветом [Художественным советом – прим. ред.], заводским сначала. Да.

М.Н.: А, да, я поняла. Да-да-да-да. Я поняла.

М.Н.: Да, там собирались все мастера, начальники там каких-то отделений, сам директор, естественно, и они все вот просматривали, смотрели, что им там выпускать. Из того, что утвердил, допустим, худсовет городской, они уже сидели тут и решали – что, как. Но… Изделие, допустим, то, что вот… Ну, давайте так, вот он придумал сервиз. Он его придумал, сделал, да, он там показал его на месте, на заводе. Но какой-то вот такой оценки, которая там, допустим, дала бы жизнь дальше или нет, вот этому изделию не было на заводе. То есть все изделия возились на, вот, в Екатеринбург на областной худсовет. То есть здесь собирались уже те, кто в этом что-то понимает, кто знает, как это все, и со всех [художественных – прим. ред.] областей. Там же вот эти вот много же промыслов было, не только керамика там, фарфор. Приезжали многие, и ювелиры также, и камень, и в общем, все было. На этом худсовете как раз и утверждали вот эти вот все изделия – там, либо оно будет в тираже и в каком тираже – ставили прямо конкретное количество, или его не будет там, откладывали на потом. Принимали какие-то изделия. У него есть несколько изделий со знаком «Н» – это «новинка». То есть основной это был вот областной худсовет, не местный.

М.Н.: Нет, это все было. Спускалось сверху. Там столько-то надо было разработать, допустим, кофейных сервизов, столько-то чайных, там какие-то виды бокалов, там еще что-то. То есть было вот это задание на месяц, [оно – прим. ред.] сбрасывалось на завод, и они думали, придумывали что-то там. Потом это все на худсовет утверждалось, принималось, что-то выпускалось…

М.Н.: Нет, они приезжали, выставляли свои изделия. Вот, допустим, то, что он привез, он это все выставил. Все дружно обсуждают, потом выносится, значит, уже какое-то решение. Он… Ну, как всегда: ты выставляешь свою работу, ты про нее рассказываешь там, что, как, что, чего, и потом там все смотрят, принимают решение – там пойдет, не пойдет, надо, не надо там как-то. Всегда с худсоветов он приезжал в таком приподнятом настроении, в хорошем, потому что… Ну, не было такого, чтобы что-то отклонялось. То есть то, что он предоставлял какие-то работы, они всегда принимались, они шли в производство. Чтобы он там с кем-то спорил там за… за какое-то свое изделие, я вот такого не помню. Потому что он всегда приезжал довольный, радостный, счастливый, все хорошо.

М.Н.: Да. Там… Ну я так понимаю, что со всеми [в худсовете – прим. ред.] он там тоже дружил… Как-то вот… Вот он очень любил работать с солями [«работать с солями» – применять соли кобальта для окраски предметов из керамики, фарфора– прим. ред.]. Но с солями, допустим, конечно, такой росписи нет, она же там идет плоская такая вот. И ему очень нравилось выписывать какие-то вот мелкие элементы, какие-то сеточки там, вот что-то он придумывал какие-то узорчики. Вот. Вот ему это прямо нравилось. Какие-то необычные птицы там, вот какое-то вот такое вот. То есть у него два было направления – это «надглазурка» [надглазурная роспись («надглазурка»)– техника декорирования керамических изделий, при которой краски наносятся на поверхность глазурованного – то есть покрытого тонким стекловидным слоем глазури – изделия и затем обжигаются при температуре от 720 до 860 градусов – прим. ред.] и в основном соль кобальтовая… Вот то, что касается, допустим, розы [характерный сюжет урало-сибирской росписи, широко использовавшийся в том числе художниками Сысертского фарфорового завода в создании изделий – прим. ред.]… Это, наверное, пошло, скорее, вот после того, как они поездили по деревням, пособирали вот эту вот домовую роспись по дереву. Да, вот избы расписывали, там наличники, вот это вот, окна. Вот это вот все. Потому что материала было на самом деле очень много. И, ну, не то, что он сам захотел, им задание такое было – поездить, пособирать. Вот они собрали материал, они его возили в Москву. И на основе вот этого материала он перерабатывал там что-то, что можно было как-то, ну, в общем, в фарфор [в производство – прим. ред.] ввести плавно. Потому что роспись по дереву и фарфор, оно, ну, все равно как-то не совсем [одно и то же – прим. ред.]… И вот тогда появились вот какие-то розы, какие-то вот мазочки уже вот такие вот. Потому что по дереву там же тоже вот идет… Два цвета набираются сразу, белый и, допустим, красный. И вот этот оттенок, как бы красный, и вот с белым идет, и ощущение, вот, это «воздушности», оно есть. Ну, вот то же самое, допустим, мазок по фарфору какой-то вот такой. Он очень много выписывал журналов, очень много. И наше «Декоративное прикладное искусство» [«Декоративноеискусство СССР» – ежемесячный иллюстрированный журнал Союза художников СССР – прим. ред.] был журнал, и «Glass Review» вот это вот там чешский там [«Glass Review» – ежемесячныйиллюстрированный журнал о художественном стекле и керамике, выпускавшийся в Чехословакии – прим. ред.], потом еще какие-то… То есть он вот всегда как-то пересматривал вот этот весь материал. Ну, для художника самое главное – «насмотренность». Просто вот надо «насмотреться» всего, и тогда у тебя там что-то в голове, вот как-то оно выстроится и вот «ляжет». Все равно должен быть какой-то вот… где-то надо видеть что-то, смотреть, чтобы у тебя там в голове уже как-то фантазия [работала – прим. ред.] как-то где-то что-то убавить, прибавить там, добавить, по-своему сделать. Вот, поэтому он очень много пересматривал всяких изданий, журналов… Придумывал. Что-то там «шло», что-то «не шло», нравилось, не нравилось, там пробы какие-то были. Иногда советовался, допустим: «Как вот вам нравится, не нравится?»

М.Н.: Ну, вот об этом история умалчивает, как уж она там отнеслась. Но раз так, вот так сложилось, она поехала. Но, судя по тому, насколько она здесь была востребована как педагог, я думаю, она тут вот воплотила все свои вот какие-то ожидания, мечты и желания и все что угодно. Потому что ее очень любили как педагога, ее очень любили дети. Вот сколько у нее было выпусков, ее очень любили родители. То есть она вот была… Знаете, вот я недавно ходила… к какому-то празднику на кладбище положила цветочки, ко мне подходит женщина и говорит: «А вы, – говорит, – дочь?». Я говорю: «Да». Ей уже лет очень много, и она стоит и рассказывает. «А мы, – говорит, – были первым выпуском у вашей мамы, она нас учила». И она там, ну, в общем-то, сколько вот она мне могла, сколько мы там с ней постояли, она мне рассказывала, насколько это был педагог вот прямо вот, я не знаю, от Бога. Вот она была душевная, она была веселая, она была у них самая красивая. Она с ними везде там какие-то походы, вот это вот все придумывала, то есть она себя здесь реализовала очень хорошо. Она была довольна, потому что дома ее практически не было, она была всегда в школе.

М.Н.: А где была я? А я была с папой (смеется).

М.Н.: Ну, как, она уходила с утра в школу, приходила поздно. Там, допустим, если [в школе – прим. ред.] две смены, то ты там с утра, в обед смысла нет бежать домой за три километра, потом обратно. Ну, то есть, где мы жили и где была школа, это такое довольно-таки длинное расстояние. Вот. И она приходила вечером. Вечером, когда она приходила, в принципе, ужин уже был готов, мы с папой этим занимались, это была наша ответственность – ужин. Вот. По утрам, видимо, мама как-то успевала что-то приготовить на обед. Когда она приходила, она садилась за тетрадки, она проверяла тетради. Это было там вот две-три стопы. Потом я ей помогала, когда подросла. Она писала план, потому что без этого нельзя было, – на каждый урок должен быть план занятий. То есть, ну вот, мама – вот так вот [жила – прим. ред.].

М.Н.: Начальных классов. Вообще она [имела специальность – прим. ред.] «русский – литература». Русский, литература. И я ей очень благодарна за то, что она меня научила писать сочинения. Я не любила [их писать – прим. ред.], честно. Я не любила читать. Но вот эту вот любовь к книгам и, вот, как правильно, допустим, да, вот из какой-то там, допустим, книги что-то вычленить, то, что нужно, переработать это, вот, на свой [лад – прим. ред.] и изложить, – это, вот, она меня этому всему научила. Я даже на экзамене написала два сочинения – себе и подруге в десятом классе по Толстому «Война и мир» (смеется). Ну, вот… За это ей спасибо. Ну, папа приходил с работы раньше, он приходил в пять часов. То есть какие-то задачи [по дому – прим. ред.] были на мне, я должна была это вот, это вот сделать, да, до его прихода. Он приходил, тогда не было отопления, мы топили печки. То есть он затапливал печку, мы готовили ужин, потом мы чем-то с ним занимались. Потом, допустим, он садился, перебирал там какие-то журналы пересматривал, что-то там, какие-то газеты, то есть вот свои материалы, какие-то эскизы. То есть он работал, я там своими делами занималась. Ну, вот как то, в основном как-то так. Он очень любил фотографировать. Мы с ним много фотографировали. И мы с ним сами делали снимки, потому что у него все вот это вот [фотографическое – прим. ред.] оборудование было. Раньше же не было вот этих студий, то что отнес пленку [в проявку и печать – прим. ред.]… Нет, мы это все делали сами. Сами печатали. Это было так увлекательно и так здорово. Мама ругалась, мы там сидели до полночи и могли просто вот этим заниматься с удовольствием.

М.Н.: Ну, брат, мы… То есть вот он когда закончил школу, ушел учиться, потом, значит, его забрали в армию. И как-то вот… То есть я уже росла в основном-то без брата. Когда я подросла, он уже закончил, ну, как бы отслужил и остался в Екатеринбурге, в Свердловске на тот момент… Фотографировали семью, ходили в лес, фотографировали какие-то там вот [виды – прим. ред.] из леса, природа, вот что-то вот такое. Потом я научилась [оборудованием – прим. ред.] пользоваться, у меня там было много друзей, мы фотографировались, он мне помогал печатать.

М.Н.: Выходные, если это была зима, папа любил ходить на лыжах. Он меня все к этому делу, значит, привлекал. Но я как-то к лыжам… так и у меня любовь не сложилась. Несколько лыж было сломано (смеется). Вот, и мы с ним ходили на лыжах, гуляли. Чем мы еще занимались? Ну, летом… летом… У нас был сад. Сначала один, потом другой. И причем вот эти вот садовые домики он строил сам, всю мебель он там делал сам. Он очень любил этим заниматься, каким-то обустройством. Вот у него и в гараже были какие-то станки, там что-то он все пилил там, вырезал какие-то вот, я не знаю… Он даже вот мог сделать, допустим, садовый столик. Есть такие… Ну, я не знаю, сейчас они есть или нет, а… Как назвать… Раньше были вот как… щит такой деревянный, на который ватман «прикнопить» можно было и рисовать. Но это был не мольберт. Нет, это был не мольберт. Это была вот такая вот доска, она просто вот лежала. И вот из этих, значит, двух досочек был у нас стол, там какое-то «подстолье», ножки он придумал, покрасил, все хорошо. Такое. Он очень хороший садовод [был – прим. ред.]. Он садил деревья в основном. Любил это делать. Он какие-то строил теплицы. Вот это вот, ему прямо это удовольствие доставляло.

М.Н.: Мама подключалась, но она ворчала. Она не всегда хотела ехать. Она садила там что-то. Вот посадить, вот это было ее. А вот какие-то там постройки, надстройки, что-то вот такое, вот такие, это вот все. Прямо нравилось ему это очень.

М.Н.: Ну, один, самый первый сад, он был тоже в городе Сысерти недалеко. Там как бы учительский сад был. Там от школы давали всем участки.Вот они там… Кстати, там было очень весело, потому что были друзья… Как бы такие вот уже семейные какие-то компании собирались. В школе у мамы были свои подруги. И как бы у них там тоже был участок, и они всегда собирались в обед. У нас были такие друзья Косиловы. Вот папа с этим, значит, Евгением Косиловым, они всю жизнь дружили. Но хотя они не работали вместе. То есть тот работал на электротехническом заводе. Этот –художник. Ну, казалось бы, ничего не связывает. Но вот у них была какая-то такая очень близкая дружба. И вот с ним дружили больше всего. Приходили к ним в домик, у них был самовар, тот, который на шишках. Вот, топили вот этот, растапливали самовар, как это правильно называется. Пили чаи, там смородинку насобирают листики. Вот, ну, в общем, вот такое вот дачное лето было. То есть зима – это лес, куда-то прогулки, а лето – это вот сад, дача.

М.Н.: Да, мотоцикл.

М.Н.: Я не знаю, почему. Мама его всегда уговаривала на автомобиль. Но вот он как-то… Ну, вот «нет, и все». Нет. Вот ему нравились на мотоцикле – на «Урале» [«Урал» – мотоцикл производства Ирбитского мотоциклетного завода – прим. ред.]… Ну, хотя вот, когда я была маленькая… Я помню, что у нас, вот мы жили в доме, потом тут Малышев жил у нас за стенкой впоследствии. А до этого жила, да, жила какая-то женщина, вот она скульптор. Потому что я была у нее в гостях, и у нее прямо стояли вот, знаете, скульптуры, вот в человеческий рост какие-то вот такие. Ну, я была маленькая, мне казалось, что это очень высоко. Да, у нее было очень много скульптуры, что-то вот такое необычное какое-то… Ну, я ее очень плохо помню, но такая вот она какая-то интересная женщина. Она тоже была откуда-то вот приезжая. Потом она уехала, не знаю, почему, но потом ее как-то не стало на заводе. И потом как раз вот приехал Малышев, и его вот в эту квартиру поселили.

М.Н.: Сначала, когда приехал папа сюда, его поселили… Ну как дом. Как это правильно назвать… То есть в этом доме могло быть два входа. То есть какие-то вот они длинные, на две семьи. Как-то вот так вот. Могла быть даже, наверное, просто комната с какой-то общей кухней. Потому что есть фотографии, опять же. И папа рассказывал, когда я была маленькая… То есть была вот их комната, и где-то по коридору была комната какой-то бабушки, к которой вот я только начала ходить и все время убегала. Ну… Вот как-то вот так. А потом это жили по Первого мая по улице. А уже потом оттуда, когда выстроился дом для завода, переселили туда… Дом, который выстроился, дом кирпичный двухэтажный, он был также с печкой. Там не было вот этого отопления какого-то централизованного. Нет, там были печки. Там не было воды, водопровода. Мы ездили, вот колодец, был зимой и летом, пожалуйста, колонка рядом летом. А квартира, вот которая вот потом там переехали, она была трехкомнатная. И там, в принципе, вот… Ну, ладно, сейчас уже расскажу. То отделение, где вот санузел, оно было какое-то… Ты заходишь, там какой-то еще «предбанничек» зачем-то, я не знаю зачем. И дальше вот это вот помещение. И там места было много. Папа купил ванну, поставил туда еще и ванну. Ну, то есть как-то подвел туда вот [коммуникации – прим. ред.], вот что-то там придумал. В общем, он на выдумки-то был силен.

М.Н.: Да, да. Внизу жил Медведев – форматор [Владимир Андреевич Медведев (1938–2013), модельщик Сысертского фарфорового завода – прим. ред.], который делал формы на вот эти вот изделия, которые только-только выходили. Ну, как образцовые вот эти рабочие формы, да, первые. В этом же доме жил… Директор… Не директор, господи… Кто он… Начальник… Скажите мне, кто у нас отвечает за автомобили, автобусы и все?

М.Н.: Да, вот. Начальник гаража, потом там кто-то еще. Ну, в общем, много было сотрудников. И рабочие там тоже были. Хотя квартир было не так много, значит двенадцати-квартирный [дом – прим. ред.].

М.Н.: В основном, да. Вот суповые тарелки – нет. У нас какие-то был набор красивых тарелочек и там… С корабликом внутри. А все остальное… Потому что суповых тарелок не было на заводе, все остальное – да, это был вот фарфор сысертский.

М.Н.: С его росписью, да, с его росписью. [В кадр вошел мальчик, внук М.Н. М.Н. обняла внука, коротко побеседовали шепотом, мальчик вышел из кадра]. Вот правнучек, правнучек Николая Сергеевича (смеется). Кроме вот этих сервизов, ваз и там каких-то блюд и всего прочего, было направление как раз вот скульптура. Он очень любил заниматься скульптурой. И как раз вот как-то направление такое пошло, что вот этот Бажов [Павел Петрович Бажов (1879–1950) – писатель – уроженец Сысерти, автор уральских сказов – прим. ред.], сказы – вот эту тему затронули. И надо было… Скорее всего, был юбилей [П.П. Бажова – прим. ред.]… Там сто лет, наверное, да… И надо было с кого-то лепить вот эту вот… Малахитовую [имеется в виду статуэтка Хозяйки Медной годы – прим. ред.], потом эту Рябинушку [статуэтка, изображающая, предположительно, Катерину – героиню бажовских сказов, невесту Данилы-мастера – прим. ред.]. Садилась мама… Он ее садил, значит, в позу. И вот прямо дома, да, [лепил – прим. ред.]… Турнетка [вращающийся столикдля создания и декорирования фарфоро-фаянсовых изделий – прим. ред.], пластилин… Он грубо накидывал пластилин там объемно. Уже потом там как-то… Ну, то есть детали какие-то – это уже было после, но самое главное было вот – как бы чтобы статично вот это…Либо ты стоишь, либо ты сидишь, все правильно вымерено…

М.Н.: Это был длительный процесс, да. Сидеть непросто, я вам скажу, в одной позе. Долго, тяжело (смеется). Но, тем не менее, вот да, мы были [этим заняты – прим. ред.]. Я была… Стояла вот Рябинушкой вот этой вот. А мама была… Сидела со шкатулкой.

М.Н.: Была еще какая-то скульптура… А что там? Пряха еще была. А вот пряха, по-моему, я сидела. Мама уже отказалась, я сидела за пряху. Ну да, это вот такой момент был, как раз Бажовская вот эта вот тема. А так… Я больше не помню.

М.Н.: (кивает) Есть именные серии, да. И для мамы есть сервиз, он назывался «Утро». Формы, к сожалению, (оглядывается) здесь ее нет… На белом фоне там были такие большие лепестки ромашки с желтой серединкой. Он очень красиво смотрелся… И он никуда [имеется в виду в производство – прим. ред.] не пошел, он просто был представлен как когда-то. Но ни в производство, никуда он не вышел… Он назывался «Утро», он был, вот просто он у нас был в семье вот, стоял. Ну, почему-то как-то вот из него не пили, маме жалко было все время, жалко, и это все стояло за стеклом. А пили вот, были просто у него отдельные бокалы, вот уже вот его там серия какая-то, кружки, ну, вот этого было много. Там блинный… Кстати, блинный набор. Большой был блинный набор. Блинный и для оладушек. То есть там была большая вот эта вот под куполом чаша для блинов и поменьше, где можно было оладушки положить и закрыть. Вот этим пользовались. Но там уже я подросла и сказала: «Ну почему это все стоит, давайте это вот на стол». Мама очень любила стряпать блины, и поэтому, когда она, значит, пекла блины, я это все накрывала, чтобы вот как-то это все было… не просто стояло, а пользоваться вот именно этим… Мне на семнадцать лет, да, он подарил сервис кофейный… Форма «Ритм», он тоже шел [в производстве – прим. ред.] немножко. Тоже маленькой партией, но он был кобальтовый. А этот был… Там такиемаленькие были цветочки золотые разбросаны, там серединка такая пурпурная… Про карандашницу и Бажова. Про карандашницу и Бажова это когда-то… Когда мама уже ушла из школы, она пошла работать… У нас там рядом был кадетский корпус, и она пошла [работать там – прим. ред.] в библиотеку. Поскольку литература, она… ей это все близко, она работала там. И у нее на столе… Всегда приходили же вот эти вот кадеты, там что-то карандаши, ручки, все это вот так вот где-то как-то… И она попросила сделать ей какую-то подставочку, чтобы вот у нее ручка, карандашик, все стояло и нигде не валялось. И вот он тогда придумал вот эту вот «бажовскую» как раз… Как ее правильно назвать… Штучку… (смеется)

М.Н.: Карандашница. Куда можно было поставить карандашик и ручку. (улыбается)

М.Н.: Достижений народного хозяйства – да, было. Как раньше, вот эти вот стенки же у всех стояли вот за стеклом – у нас был фарфор. То, что были полочки, у нас там тоже какие-то статуэтки, какие-то что-то вот какое-то, вот, да, вот этот самый вот «Самоварчик» [статуэтка, выпущенная Сысертским фарфоровым заводом к юбилею Свердловска в 1973 году по эскизу Николая Сергеевича Иноземцева – прим. ред.] стоял, что-то такое стояло. Откуда-то он, я не знаю, привозил… У нас были два жирафа [имеются в виду фарфоровые фигурки – прим. ред.], они до сих пор живы, красивые. Но это тоже с какого-то завода, я не знаю, может, ему кто-то подарил. Ну, то есть, да, фарфор был.

М.Н.: Нет. Вот… Это жирафы были вот откуда-то. А все остальное – это… Да, и было много камней. Потому что он дружил… У нас же там вот геологоразведческая партия [геологоразведочная партия – организация, занимающаяся геологическим обследованием местности с целью обнаружения полезных ископаемых – прим. ред.] в Сысерти была, и они добывали камни, искали. Их же очень много здесь у нас по области. Вот. Он был дружен как раз с начальником вот этой вот геологической партии. Он ему [Николаю Иноземцеву – прим. ред.] дарил и книги… Кстати, вот эти книги очень хорошие, они мне потом помогли, потому что там [был показан – прим. ред.] как раз вот разрез камней, вот это вот все очень красиво… Малахит тогда вот пошел [имеется в виду продукция Сысертского завода с росписью под малахит – прим. ред.], вот это все пригодилось. И он ему дарил срезы камней. Вот у нас даже где-то до сих пор этот камень есть. Ну, он, наверное, вот как с телефон по размеру. И там вот этот срез, и там прямо, знаете, профиль… Как будто вот профиль художника какого-то. Вот прямо вот нос, там подбородок, волосы вот такие какие-то, зачесанные назад, что-то вот такое красивое. Ну, и много вот еще каких-то вот таких… То есть был фарфор, был камень красивый [на «домашней выставке» – прим. ред.], но у него немного было, но он был… Ну, наверное, и все… [Далее М.Н. дает ответ на вопрос о том, как сложилось, что она избрала творческий, как у отца, путь] Ну это было, наверное, неизбежно (смеется). Ну, хотя, когда я заканчивала школу, папа думал, что я сразу поеду в Абрамцево, а я решила пойти [учиться – прим. ред.] на модельера. Мне очень нравилось конструировать одежду. Вот прямо очень нравилось. Я рисовала эскизы, я придумывала там какие-то вот… Вижу, допустим, ткань, и знаю, что вот из этой ткани там как-то вот туда-сюда, туда-сюда… Я прямо рисовала. У мамы была родительница [имеется в виду мать одного из учеников – прим. ред.] –швея. Я вот со всеми вот этими бумажками шла к ней. Она [мама М.Н. – прим. ред.] говорит: «Ой, иди. Вот иди туда, все, иди туда». Я приходила, мы с ней обсуждали, она сказала: «Так, вот это вот тут вот не получится, там надо вот так, вот так…» То есть она мне шила, по моим эскизам она мне сшила платье, пальто… У меня очень много было всяких эскизов, очень много было платьишков, именно тех, которые я сама себе придумала, даже на выпускной в десятом классе. Вот, как-то вот так вот. И… И когда я поступила [учиться на модельера – прим. ред.]… Папа был против, но он смирился, видимо, потому что, ну, было, видимо, нельзя было по-другому. Сказал: «Ладно, иди». Мне не хватило одного балла. Я расстроилась, приехала домой. Папа был очень рад, он даже не скрывал (смеется). А поскольку время ушло… То есть я уже не попадала [по срокам – прим. ред.], чтобы поехать в Абрамцево поступить, и мне надо было год ждать. И за то, что вот так это вот я тут, значит, выбрала свой стиль какой-то поведения, он меня решил на этот год посадить в живописный цех расписывать посуду.

М.Н.: Нет, нельзя было. Я целый месяц сидела, растирала краску на весь живописный цех. Потом, ну как, я же все равно видела, как это все делается. То есть я приходила еще там подростком к нему [на работу – прим. ред.], он мне показывал там какую-то роспись, я пробовала какие-то мазочки. То есть все равно навыки какие-то были вот эти вот. Но то, что прямо вот сесть на производство и сразу начинать работать, во-первых, это большая ответственность, там же и по образцу и это уже производство… Как… И нельзя мне было как-то [испортить работу – прим. ред.], потому что, ну, папа! Вот. Сначала я растирала красочку сидела. Потом меня посадили в бригаду [живописцев – прим. ред.], причем не в самую такую там самую-самую, а просто в бригаду обычную. Был образец [изделия – прим. ред.], я сидела, рисовала кружечки… Была [на Сысертском заводе – прим. ред.] бригада таких сильных живописцев… Ну, они уже такие в возрасте были женщины, которым давали, допустим, вот, если что-то новое запускалось [в производство – прим. ред.], какое-то изделие, сначала давали им. Смотрели, как они [справятся – прим. ред.]… Как это вообще пойдет, как они расписывают, сколько они делают за смену, уже просчитывалось, количество какое будет выпуска. То есть сначала это все отрабатывалось на них. То есть если они могут это сделать за смену, то там делали скидку небольшую и давали уже в [другие – прим. ред.] бригады. То есть, значит, и остальныеэто тоже могут сделать. И быстро, и красиво они, конечно, делают там по две, по три нормы, а те, кто [попроще – прим. ред.]… Они делают одну норму. В этом, то есть, разница, в зарплате была разница.

– [нрзб.]

М.Н.: Да, я вот этот целый год отработала в живописном цехе, да, вот.

М.Н.: Ну, параллельно я готовилась [к вступительным экзаменам – прим. ред.] где-то с весны, наверное, или уже даже с зимы, скорее всего. Папа мне делал дома постановки, натюрморты там, что-то вот какие-то гипсовые сам шары вытачивал, конусы, там какие-то квадраты, чтобы я сидела, вот это вот гипсовые вот эти вот все формы [рисовала – прим. ред.]. То есть рисунок карандашом, живопись и композиция. Вот у меня было, вот эти вот три направленияя должна была сдать на «пять», чтобы поступить.

М.Н.: И я сдала (смеется). Он сам меня повез. А… там [в Абрамцево – прим. ред.] у нас был преподаватель по керамике, который учился вместе с ним когда-то. То есть он там и остался, потому что он там и жил в Подмосковье. И он как раз в нашей группе он был преподавателем. Как-то вот так вот. Я даже первое время жила у них немножко. То есть я была подприсмотром, видимо, еще (смеется).

Д.: Мы жили не вместе, но у нас дома стояли рядом. То есть из нашего окна было виднодом бабушки и дедушки – пятиэтажку, – и было видно гараж. И вот этот путь дедушки из квартиры в гараж перед нашим окном просто каждодневный туда и обратно… Как он «цокал» каблучками… у него всегда были набойки. Он делал себе и бабушке такие прямо металлические набойки такие плотные. Вот. И слышно было летом, когда там форточка открыта, что дедушка идет в гараж, вот он «цокает» по асфальту (смеется).

М.Н.: Папа любил готовить, он всегда принимал активное в этом участие. Ну, как-то я тут на подходе, на подхвате была. Вот это вот там салатик нарезать.

– [нрзб.]

М.Н.: А приходили заранее, там, значит, эти женщины тоже помогали стол накрывать. Ну, как-то все это было сообща, вместе, дружно, весело.

Д.: Да. Дедушкины застолья были…

Д.: Шарады уже нет, но вот сами застолья… В общем, дедушка, он такой был… «Клей» семьи. И… Да. Потому что, когда его не стало, это очень почувствовалось. Как-то все… Все, все «распались», да. Перестали общаться, так или иначе. Вот. Но сколько вот я его помню, все застолья были очень веселые, очень нужно было всегда сделать хороший стол. Когда дедушка с бабушкой уже были там постарше, бабушке было тяжело на кухне управлятьсяс этим всем. Мама брала эту историю на «аутсорс» [«аутсорсинг», «аутсорс» (от англ. «outer-source-using») – термин, пришедший из бизнес-сферы и обозначающий делегирование непрофильных задач или процессов сторонним подрядчикам или организациям – прим. ред.], (смеется), она просто готовила у себя. Потому что она знала, что дедушка не простит, если стол будет не ломиться. Так нельзя, надо, чтобы все было вот четко, красиво, да.

М.Н.: Это да. Съедят, не съедят – не важно.

Д.: Да, да, да.

М.Н.: Чтоб было.

Д.: И мама должна была… Наперекор слова нельзя сказать, потому что у дедушки день рождения… А у них с бабушкой подряд еще в один месяц. Вот, у дедушки день рождения, и ни разу такого не было, чтобы мы… Чтобы не было большого застолья. И когда уже бабушке было тяжело (смеется)… Мама готовила это все дома. Просто… Ругалась, но готовила. Она несла там восемь салатов, все это накрывала, все делала, салфетки выставляла, все делала красиво. И дедушка стоял красивый в костюме во главе стола на своем месте обычном. И проверял, утверждал, да.

М.Н.: (смеется)

Д.: Так или не так, салфетки. Так. Все. Так, тут все, все, все.

М.Н.: Еще сходит поправит (смеется).

Д.: Да, да, да, да, да.

– [нрзб.]

Д.: Да. Переживал, вызванивал, кто еще не пришел: «Так вы идете? Не идете?». Все, в общем, все, сели. Песни были всегда застольные, вот это… Как они пели!

– [нрзб.]

Д., обращаясь к М.Н.: Мне кажется, дедушкин друг, Косилов, да?

М.Н.: Ну, они вдвоем… Ну, папа начинал в основном [петь – прим. ред.]. Потом у папы, значит, сестра вот… тетя Маша которая, она же тоже очень хорошо [пела – прим. ред.], у нее голос такой звонкий. И вот они пели, Косилов пел. Ну, как-то подпевали все. Раньше почему-то любили петь.

Д. (напевает): «Помнишь, мама моя, как девчонку» (смеется)

М.Н.: Любимая песня [нрзб.]…

Д. (напевает): какую-то там... (смеется)

М.Н.: «Я привел к тебе в дом и тебя не спросил».

Д.: Да-да-да… Это… Это была любимая песня, когда они ее пели на первой свадьбе моей сестры старшей… Они с бабушкой вместе вдвоем пели эту песню.

М.Н.: Где-то кассета, кстати, есть…

Д.: Это было…

Д.: Мы рыдали, конечно. У них причем голос… У дедушки он был такой низкийи звонкий, ну, не то чтобы низкий, а… Как сказать…

М.Н.: Ну, такой, какой то…

Д.: Мужской, мужественный, пониже, да. А у бабушки он был такой легкий, тоже звонкий, но женский и такой высокий. И вот когда они пели вместе, это было просто…

Д.: Что-то с чем-то.

Д.: Да, безусловно. Это было очень красиво.

М.Н.: «Ой, мороз!» пели. И я там вместе с ними пела, помню тоже [нрзб.].

Д.: Я с детства все эти песни знала. Они начинают, а я уже все. Всем все понятно…

Д.: Он, когда уже был на пенсии, в основном время проводил в гараже. Особенно летом его дома не было вообще. Либо это сад, либо гараж. А в гараже, ну это же как… У мужчины зона комфорта – гараж (смеется). Но. Он там… Это была его мастерская по факту. То есть у него там стоял мотоцикл, на котором он потом уже перестал ездить, он там где-то был задвинут. А вот вся передняя часть [помещения – прим. ред.] – у него там была мастерская. Он вырезал… Выжигал из дерева такие вот… Как они называются…

Д.: Нет, не панно. А что… Деревянные такие…

М.Н.: Ну это вот облицовку…

Д.: Да.

М.Н.: …на дом. Это вот как раз на дачу когда он делал, да?

Д.: Деревянные такие реечки, да.

М.Н.: Карнизики…

– [нрзб.]

Д.: Вот, наличники, наверное, да. И, знаете, может быть, когда проволока раскаляется, а внизу грузик, и ты вот эту проволоку как удочку держишь и вот так вот водишь, и она выжигает орнамент (жестикулирует, изображая процесс выжигания). То есть дедушка отрисовывал орнамент, карандашом его переносил на такую досочку и потом выжигал. Я помню, мы с сестрой приходили, сестре он доверял, но мне не доверял это дело, я была маленькая еще (смеется). Вот,у меня плохо получалось. И он выжигал просто бесконечное множество вот этих вот красивых досочек. И потом весь домик в саду, который он сам построил, он был полностью отделан. Все торцы, балкончики, все-все-все-все-все…

– [нрзб.]

Д.: …да, было отделано этими штуками.

М.Н.: Мебель. Он сам делал мебель.

Д.: Делал мебель деревянную. Делал декор балконов. У нас были балконы… Нам с мамой он сделал такой и им с бабушкой. Тоже из дерева, там такие перекрестные сеточки были по бокам, тоже подок… Этот самый подлокотник он вырезал. Ну, в общем…

Д.: Да, да, да.

Д.: Да. И по ним потом можно было пускать цветы, там еще росли какие-то гортензии.

Д., обращаясь к М.Н.: Мы пускали? Кажется, мы что-то пускали (кивает).

М.Н.: Да, да, да. Летом цветы, да, пускали.

Д.: Вот. Поэтому он очень любил время проводить в гараже.

Д.: Ой, это вообще отдельная история.

Д.: Да. Дедушка был идеальным дедушкой. Это прямо вообще… Нам… Нам очень повезло. Мы постоянно с ним проводили время. Он придумывал разные игры для нас, придумывал там, чем зимой заняться. Мы, например, приходили к нему в гараж опять же с сестрой. Со скуки. Мультиков же не было у нас (смеется). Вот. И дедушка брал лопату и в сугробе вырезалтакую квадратную форму. Там у нас была печка. Брал черенок лопаты, делал дырку в «крыше», получается, этой конструкции. Брал стружки как раз-таки от своей деревообработки. У него оставались какие-то стружки. Он их туда клал, поджигал. Вот у нас была печка. И мы с сестрой смотрели, как выходит дымок из этой дырки (смеется). А потом мне вот Катя – сестра – напомнила, что мы еще семечки жарили на этом костре! Он там в какую-то сковородку нам клал семечки, и мы с ней стояли жарили семечки. Ну, то есть с ним всегда было весело, интересно, он всегда что-то выдумывал, какие-то штуки. Вот тот же самый этот снегокат самодельный, который просто «врезался» мне в память. Из старых детских лыж, вот там одна лыжа осталась, какой-нибудь «Олимпик» там или что-то… Вот. И он просто сделал такое сиденье, посадил его на две лыжи, сделал руль крутящийся тоже на одной лыже. Ну, вот как современные снегокаты у детей, только деревянный. Для меня это было что-то, какой-то космический корабль. Я вообще не представляла, что так можно. Вот. Поролоновую сидушку там с шарфом вот этим вот… Такие волосатые шарфы-то раньше были (смеется).

М.Н.: Мохеровые.

Д.: Да, мохеровые. И рядом с гаражом была гора. И вот мы туда ходили, испытывали эту историю (смеется). Сестра, так как она старшая, сидела впереди, рулила, я сидела сзади. И вот мы с ней ехали, а впереди… Впереди была сосна. Он зачем этот руль придумал? Мы сначала на санках катались, но впереди была сосна, и мы все время в сосну (смеется) ехали. Дедушка пошел и сделал к санкам руль. И мы с сестрой могли уже вырулить и уехать там далеко-далеко на пруд. Вот. В общем, испытывали, сколько мы этих лыж с ней переломали и врезались в эту сосну все равно. В общем, было очень весело… Наоборот там, мы приходили, он всегда: «Так, девчонки, где тевки? Берите тевки» (смеется). Это конфеты. У дедушки, кстати, в сленге было много каких-то как будто бы украинских каких-то словечек. «Тикай с койки» вот это вот, ну, типа «Уходи с кровати, там перестилать сейчас буду, тикай с койки»… Он, в основном, мне кажется, в плане продолжения своей деятельности душу вложил в маму и в старшую сестру мою. А когда я уже подрастала, он был уже постарше, и с завода по факту уже там уходил, приходил и ушел окончательно. Вот. Поэтому мы с ним как-то на более бытовые темы общались, мне кажется, больше. То есть я его запомнила не как художника, а как дедушку. То есть вот эта вот история про художника… Я, конечно, все знала и понимала, но она для меня была как бы немножко в стороне. Вот, поэтому… Я тоже ходила в художественную школу, естественно, по стопам всей семьи. Вот. И после просмотров приносила ему работы. В гараже мы с ним [работы – прим. ред.] выставляли. Я там [в художественной школе – прим. ред.] получала только пятерки. В общем, я всегда была отличницей в этом смысле. Вот. И мы выставляли с ним работы, и он их критиковал (смеется). И мне так обидно было. Я говорю: «Ну, дедушка, ну тут пять стоит, ну зачем ты критикуешь, похвали». Он такой: «Нет, ты могла лучше. Вот, смотри, тут вот тебе неправильно положено, а тут вот так вот». Я так обижалась на него (смеется)…

Д.: Мама рассказывала когда про квартиру, я сидела там, и мне хотелось шепнуть «Расскажи про поросенка»!

М.Н.: Ах! (смеется)

М.Н.: Он, кроме всего прочего…

Д.: (смеется) Она просто рассказывала, как была устроена квартира…

Д.: И это история, конечно.

М.Н.: Но поскольку он вырос… Ну как бы вот…

Д.: Чем он любил заниматься?

М.Н.: Домашнее хозяйство же было.

Д.: Садить деревья, цветы и вот…

М.Н.: А у бабы Даши, у его мамы, когда она жила… Он же ее потом перетащил [жить – прим. ред.] в Сысерть сюда. К себе, поближе. И она как раз жила вот «на Бесёновке» [гора Бессонова – гора в Сысерти – прим. ред.] вот за… Там за этим, за крестом-то [имеется в виду установленный на Бессоновой горе Поклонный крест – прим. ред.]. И она-то держала как раз скотину. А ему что-то вот тоже прямо вот «запотемило» [диалектизм со значением «сильно захотелось», «приспичило» – прим. ред.], вот надо было ему сильно вот этого поросенка. Он его купил.

Д.: (смеется)

М.Н.: А куда его? Он же маленький вот такой вот, розовенький, там, что, сколько ему там – месяц, два, три? Ну, в общем, малюсенький. На улицуего в гараж не вынесешь, зима же. И вот он у нас жил на кухне.

Д.: (смеется)

М.Н.: Мы его купали в тазике, вытирали, значит, его там полотенчиком. Какими-то там… Мылом его мыли, в общем… (смеется) Такой кошмар! Домашний поросенок (смеется)

Д.: Мясо.

М.Н.: А цель была, ну, вот…Цель была потом как… Поросенок – поросенок. И когда он подрос, папа, значит, в гараже, внизу под гаражом… Ну, там же всегда есть вот эти вот хранилища, и он там сделал: он провел туда свет, чтобы там было тепло, там какие-то лампы стояли, наносил ему там туда, значит, этого сена. В общем, он там жил, этот поросенок, до определенного момента.

М.Н.: А еще… Это ладно, поросенок. А еще я помню, я была маленькая, и вот, как… Говорила, что там, допустим, как, допустим, идти в туалет в доме уже, когда мы переехали в дом, там был такой «предбанничек». Ну, такой, достаточно… Сбоку было, наверное, вот столько [показывает жестикуляцией] места. Он отгородил речками. Ну, вот, если бы были перепелки на тот момент, он бы, наверное, перепелок туда засунул. Но были только курицы (смеется). Он съездил на птицефабрику, купил там цыплят и посадил там, что-то, штук пять этих цыплят, вот туда вот. Они их кормили, там они значит (смеется) кукарекали! Они вырастали до какого-то [жестикулирует, изображая размер] размера. Но я не помню, там уже как дальше, куда он их девал.

Д.: Я не знаю.

М.Н.: Но то, что… Один раз вот это вот было. Потом мама, видимо, все-таки сказала: «Так, все, хватит!»